Юрий Никитин - Трое в Долине
— Мрак, — послышался его голос, в котором были тревога и недоумение, — я одного не понял...
— Счастливец, — позавидовал Мрак.
— Почему?
— А я ни черта в жизни не понимаю. Чем больше узнаю, тем больше запутываюсь.
— А-а-а-а... Нет, я о другом, помельче. Не о всем доме, а о кирпичике... Но понять надо, ибо из кирпичиков...
Мрак скривился:
— Ну, говори.
— Ты сказал, что повязка сползла...
— Сказал.
— Но как могла сползти, если застряла бы на твоих ушах? Они у тебя не больно гнутся. У коровы бы — да, но ты не совсем корова... Человек не совсем, но не корова же? Да и глаза закрыла бы. Да не корова, а повязка! Правда, для тебя нюх важнее, но и глаза все-таки... Да и нос мешал бы. Хотя, если приплющить... Нет, все-таки мешал бы.
— А рот? — бросил Мрак ядовито.
— Ну, рот проскочила бы, — рассуждал Олег. — Губы у тебя не те, что у Тарха. Но дальше вовсе какая-то дурость!.. У тебя ж плечи ого! Даже ого-го.
Мрак не слушал занудные рассуждения, шел, оглядывался на женщин. Обе притихли, чуют неладное. Полная луна заливает землю призрачно мертвым, но ярким светом. Лес чернеет в сторонке, они идут вдоль реки, памятуя, что люди всегда селятся вблизи воды. Над головами качается звездное небо, странный купол с великим множеством ярких и тусклых звезд, холодных и подмигивающих, серебристых, красных, даже оранжевых...
Не прошли и версты, как лунный свет захватил страшноватые кресты, приземистые плакучие ивы, оттуда донеслось раздраженное карканье воронов, однако Мрак вздохнул с облегчением. Если погост, то и село уже близко, деревня или хотя бы весь. По всему кладбищу торчат яркие, как серебренные, вершины кустов, остальное в черноте, кое-где белеют березы, а кресты почернели, холмики почти сравняло с землей... Нет, вон свежий крест, так что люди поблизости еще живут.
Он углубился в думы, а Таргитай засмотрелся на дальние могилы. Там, скупо освещенный луной, огромный косматый мужик, весь в лохмотьях, сквозь которые просвечивает старческое высохшее тело, дрался с мертвецами. Двух сумел сбить на землю могучими ударами, мертвяки уползли обратно в могилы, тихо подвывая от страха и жалости к себе, но третий подкрался сзади, ухватил мужика за шею, давит страшными костлявыми пальцами.
Даже в ярком лунном свете было видно, как потемнело лицо ведьмака, хотя откуда кровь, ничто не должно приливать к его жуткой харе. Он ухватился за пальцы, пытался оторвать, мертвец давил изо всех сил, а тут зашевелилась земля еще на двух дальних могилках, показались костлявые пальцы.
Те мертвецы выбирались медленно, но их пустые глазницы уже были направлены на борющихся. Таргитай не выдержал, побежал к кладбищу, перепрыгивая земляные холмики, ударил кулаком по затылку напавшего на ведьмака сзади. Череп хрустнул и рассыпался грязными черепками.
Ведьмак стряхнул с горла костяшки, с трудом перевел дыхание. Двое мертвецов уже вытащили ноги из земли, пошли на него. Ведьмак прохрипел все еще перехваченным горлом:
— Спасибо... Скажи тем... в селе... мак, дурни, забыли...
Мертвяков встретил кулаками, Таргитай отступил, фигуры Мрака и Олега едва мелькали в лунном свете. Устрашенные женщины бежали впереди, оглядывались и визжали. Пришлось мчаться напрямую через кусты и могилки, прыгать как коза.
Мрак оглянулся на шум, пожал плечами, а Олег бросил недовольно:
— Что ты везде лезешь?.. Он здоровый, отобьется.
— Да, его чуть не прибили!
— Ведьмак всегда побеждает, — заметил Олег поучающе. — Правда, что-то их повыползало многовато... Видать, какой-то мор был. Обычно, по одному.
Мрак оглянулся на ходу:
— А если ведьмак не задержит, эти явятся в село?
— И такое бывает, — вздохнул Олег. — Мертвое хватает живое, так всегда.
Таргитай вспомнил:
— Он еще сказал, что мак забыли!
Мрак уходил, не слышал, или не обратил внимания, а Олег наморщил лоб:
— Мак... При чем мак?.. А-а-а, чтобы избавить от второй души, нечистой!.. Черт, простое людье всегда забывает, что у ведьмаков по две души, чистой и не совсем... Ладно, когда придем в село, скажи войту.
Далеко на краю кладбища, прямо на дороге, ведьмак мужественно дрался с мертвецами, не пропуская их в село. Обе женщины смотрели на Таргитая со страхом и восхищением. Он приосанился, все-таки доброе дело сделал, помог человеку... ну, который остался человеком и там, за порогом.
Лиска тихонько попросила:
— Таргитай, иди к нам! Ты такой смелый...
— Потому что дурной, — сказал Олег уязвлено. — Он не знает, что чем тише едешь, тем дольше будешь.
— Тем дальше, — поправил Таргитай с недоумением.
— Чем тише едешь, — громыхнул Мрак свою мудрость, — тем морда шире!.. Олег, зачем тебе морда? Не воевода поди, а волхв... Правда, чем больше богам жертв, тем волхвы толще. Правда, и боги... Вон посмотри на Тарха. Морда скоро в кувшин с молоком не будет влазить.
Таргитай обиделся:
— Ты чего? Она и так не влезает!
— Вот видишь, — согласился Мрак, — уже не влазит! Или не влезает, как твердит волхв. А что будет, когда для него в каждой деревне по девке топить будут?
Таргитай от обиды даже сбился с шага, сразу спины оборотня и волхва начали отдаляться, загораживая женщин, все двигались ровно и споро, как олени в знакомом лесу. Хотя для невров любой лес — родной, но все же обидно насчет кувшина: у кого морда в кувшин влезет, у журавля разве что? Или у цапли... У аиста тоже влезет, даже у Олега, может быть, влезет, когда он в птицу махнет, все-таки рыло вытянуто, даже не рыло, а клюв...
— Подождите! — заорал он. — Когда это для меня девок топили?
Но безжалостные люди, за что только друзьями зовутся, уже скрылись за деревьями, а в одиночестве страшно всякому, для бога так и вовсе смерть. И Таргитай ощутил, как навстречу ринулись деревья, замелькали справа и слева. Кусты трещали и хлестали по сапогам, когда он с разбега перепрыгивал, ни мало не заботясь что там за зеленой стеной: ровная травка, коряга или выворотень с острыми сухими корнями.
Глава 4
Дорога становилась утоптаннее, в лунном свете заблестели, словно золотые, хатки, крытые соломой. Все пятеро невольно ускорили шаг.
Крайняя вросла нижними венцами в землю, а солома на крыше прогнила, свисала неопрятными космами. Мрак на ходу заглянул в окно: полутемное помещение, треть занимает, как водится, печь, от нее тянутся палати, к окну придвинут стол, за столом в темноте угадывается лавка. На столе пламенеют диковинными цветами пять расписных ложек. Понятно, в доме три женщины и двое мужчин. Мужские всегда шире, а донышко оттопыренное. Одна с обугленным пятнышком на рукояти: прижигали, чтобы приворожить. Лежат выемками вниз, значит — наелись, а что оставлены на столе после еды, то для того, чтобы всем быть на том свете вместе. Дружная, значит, семья.
