Каурай. От заката до рассвета - Александр Артемов
Замок. Точнее названия и не придумаешь.
Стоило казакам вывести коней из-под стен, как на них накинулся заливистый бабий вой — на крытое крыльцо выбежала женщина в сбитом на затылок платке. Едва не скатившись по крутым ступенькам, она схватилась за расписной столбик и вне себя от горя принялась безутешно выть. Вышедшие следом девушки не без труда уговорили бабенку вернуться обратно под крышу мощного строения.
Всадники, тем временем, миновали богато изукрашенную деревянную церковь и пресекли половину двора, но навстречу им никто не вышел — дворня бегала от одной клети к другой, низко пригнув головы, а то и мелькали по углам точно тени в подземном царстве.
— Да уж, вовремя мы приехали… — почесал затылок Чарбын. — Эй, Усман!
— Чавой? — воззрился на них коренастый казак с перевязанной головой, который сидел под окнами панских хором.
— Вот это у тебя пробоина! Кто ж тебя так?!
— Да нам вчера Ранко кобылу откуда-то притащил на наши головы. А она весь острог тут на уши поставила — ее десять мужиков удержать не может! Уже парочку перекусала, пятерым лбы порасшибала, — во, видал? — наклонил он перевязанную голову. — Меня, самого коменданта не пожалела! Не лошадь, черт с копытами! Но, да, красотка, каких поискать…
— Понятно, а где нынче пан Кречет? Мне нужно ему конвоируемого показать, а тут… Эх!
— Известно где — с паном воеводой. Но придется тебе обождать чуток, скорее всего, до завтра. Им уж точно не до твоего конво… когдо… тьфу ты! В общем, заняты они, серьезные дела обсуждают.
— Какие?
— Как будто ты не знаешь, какая беда к нам пришла? В воеводиных покоях нынче все — пан голова, отец Кондрат и прочие достойные лица. Так что, ежели этот тип не сам атаман Баюн, то даже не заявляйся!
— А ты чего тут? Ты ж комендант!
— А у меня раненье! Во! — снова подставил он забинтованную голову. — Все трещит да расплывается, уж не знаю как сегодня усну.
— И куда ж мне его девать?
— А я знаю? Бумаги какие у этого хлопца имеются? Ой, и несет от него псиной страсть!
— Имеются, — кивнул Чарбын и вытащил из-за пазухи Подорожную.
Усман принял пергамент, с сомнением поджав губы и откашлявшись. Затем деловито развернул лист и начал напряженно всматриваться в буквы, отчего-то сильно сощурив правый глаз.
— Ну, я так мудрено не разумею, — наконец отлип он от пергамента и с облегчением отдал Чарбыну. — Всяко придется обождать голову. А этого ты пока можешь в поруб определить! Мы с вечера туда еще одного негодяя засадили. Будет ему компанья.
— А вот этого не надо, — выступил вперед Каурай. — Я не для того по лесам окрестным валандался, чтобы тут в порубе высиживать. Лучше скажи, где мне найти пана Рогожу, или Повлюка, на худой конец?
— А не слишком ли он много хочет для конво… конвор…
— Кон-во-и-ру-е-мо-го! — подсказал ему Чарбын. — А ты лучше на его вопрос ответ дай, он дело говорит. Вместо того чтобы тут булками тереться, хорошо бы найти кого, кто подтвердит его, так сказать, праведную личность.
— Как по мне денек в порубе любого настроит на праведную личность! Но раз ты настаиваешь… Пан Рогожа тоже с Кречетом — он его последнее время от себя не отпускает. А вот Повлюк в конюшне — воюет.
— Воюет? В конюшне? С кем?
— Да все с нечистью той хвостатой! Мы ее насилу в денник поставили, там и ищи Повлюка.
— Понятно, — поджал губы Каурай, чтобы не рассмеяться. — Веди меня в конюшню.
— А винца тебе не налить, мил человек? Аль еще чего? В поруб, в поруб — самое дело! Дай кликну ярыжку и дело в шляпе!
— Винца мне кликни плеснуть, а то мы с дороги дюже усталые, — хмыкнул Чарбын, спешился и повел лошадь в конюшню. Каурай и два его подручных двинулись следом.
Конюшни у воеводы были просторные, и, несмотря на позднее время, через ворота постоянно водили лошадей. Стоило только одноглазому зайти под крышу, как ушей его коснулось знакомое ржание, а за ним послышалась знакомая брань. Повлюка он нашел у денника — толстый казак стоял, перевалившись через ограждение, и мрачно переглядывался со злющей кобылой, которая отвечала ему взаимностью. Красотка порхала по деннику из конца в конец, и если бы Повлюк вовремя не отпрыгнул, то та точно откусила бы ему нос.
— Но-но, полегче, — с трудом удержал его Каурай, когда толстяк едва не рухнул на пол. — С ней надо жестко, но с любовью.
— Ты! — побледнел Повлюк, когда обернулся и увидел ухмылку одноглазого. — Живой?!
— Еще бы. А я гляжу, ты тут за моей лошадью приглядываешь?
— Ах, так это твоя егоза! А я-то думаю дюже знакомая кобыла, — рассмеялся толстяк, отряхиваясь от опилок. — Э, нет, это она тут за нами приглядывает. Эта сатана либо орет, как оглашенная, либо пытается забить конюхов копытами, когда те пытаются ее урезонить. О том, чтобы оседлать ее, и речи нет! И как Ранко на ней сюда прискакал, ума не приложу. Необъяснимо, но факт!
— Хорошо, я с удовольствием избавлю вас от этой обузы. Найдешь мне Кречета, когда он освободится?
— Скажу, но с тебя пиво. Кречет он нонче нервный и под горячую руку ему не попадайсь. Слыхал уж, что у нас стряслось?
— Еще бы. Бедная, бедная пани Божена.
— И это тоже, — кивнул толстяк. — Но я-то про другое. Ранко нашего — в поруб усадили!
— Шутишь? — свел брови одноглазый. — Это за что?
— А он на пана воеводу с саблей кинулся, — развел руками Повлюк. — Уж не знаю с чего. Он взмыленный весь как приехал на энтой твоей демонице, поводья мне кинул и стремглав в хоромы бросился. Чего уж там меж ним и паном воеводой случилось, я не ведаю. Только дикие крики, ругань да грохот… А потом Ранко всего побитого с крыльца стаскивали — и в поруб. Так он там и сидит, а с утра на кол, я так разумею. К ни го ед . нет
— Да, дела… — протянул Каурай.
— Мало нам одних бед, да вот вам еще с горкой — факт! Эх, пойду за Кречетом, — хлопнул он Каурая по плечу и отправился вон из конюшни.
Одноглазый проводил его взглядом и подошел к деннику, где все еще бушевала неугомонная кобыла. Не успел он коснуться створки, как Красотка со всего маху влетела в них
