Лиза Татл - Шторм в Гавани Ветров
– Ну а другие слухи? – опять потребовала Марис.
– Да-да! Ты знала, что на Тайосе побывал Вэл Однокрылый?
– Вэл? Здесь?
– Он уже улетел. Мне сказали, что прилетал он совсем недавно, абсолютно вымотанный, как бывает после длинного перелета. С ним было не то пять, не то шесть летателей.
– А какие-нибудь еще имена ты слышал?
– Только Вэла. Его же все знают! Но других мне описали: коренастая женщина с Юга с седыми волосами, чернобородый великан с ожерельем из зубов сциллы, остальные с Запада. Среди них двое, похожих как две капли воды.
– Деймен и Атем, – пробормотала Марис. – А остальных я с твоих слов не узнала.
– Зато я узнал, – объявил Эван, входя с чашками горячего чая и толстыми ломтями хлеба на подносе. – Во всяком случае, одного. Мужчина с ожерельем – это Катинн с Ломаррона. Он часто бывает на Тайосе.
– Ну конечно! – воскликнула Марис. – Катинн. Самый уважаемый среди Восточных однокрылых.
– А еще что-нибудь? – спросил Эван.
Колль отложил гитару и подул на дымящийся чай.
– Мне сказали, что Вэл прибыл как представитель летателей, чтобы убедить Правителя освободить эту женщину, Тайю, из темницы.
– Выдумка, – заметила Марис. – Вэл не представляет летателей. Все, кого ты назвал, – однокрылые. Старинные семьи, ретрограды, все еще ненавидят Вэла. И ни за что не позволили бы ему говорить от их имени.
– Я и это слышал, – сказал Колль. – Во всяком случае, Вэл вроде бы предложил созвать суд летателей, чтобы рассмотреть дело Тайи. И он не возражал, чтобы Правитель держал Тайю в темнице, пока…
– Да-да! – нетерпеливо перебила Марис. – Но что сказал Правитель?
Колль пожал плечами:
– Одни говорят, что он держался холодно и спокойно, другие утверждают, будто они с Вэлом ссорились и кричали друг на друга. Но как бы то ни было, Правитель настоял на рассмотрении дела в собственном суде и личном вынесении приговора. Поговаривают, правда, что он его уже вынес.
– Значит, бедняги Рени ему мало, – пробормотал Эван. – Правителю нужна еще одна смерть, чтобы удовлетворить свою гордость.
– А как отреагировал Вэл? – спросила Марис.
Колль отхлебнул чаю.
– Насколько я узнал, Вэл улетел сразу после разговора с Правителем. Говорят даже, что однокрылые задумали напасть на крепость и освободить Тайю. И еще говорят, что Вэл созовет Совет летателей, чтобы наложить запрет на Тайос.
– Понятно, почему люди так напуганы, – отозвался Эван.
– Не мешало бы и летателям испугаться, – заметил Колль. – Местные жители озлоблены на них. В харчевне у северного обрыва мои соседи толковали о том, что летатели всегда тайно управляли Гаванью Ветров, решали судьбы островов и отдельных людей с помощью посланий, которые доставляли, и лжи, которую придумывали.
– Что за чепуха! – вспылила Марис. – Как они могут верить такому?
– Не важно как, – ответил Колль. – Важно, что верят. Я ведь сын летателя, и меня воспитывали как летателя, пусть я им и не стал. Я знаю традиции летателей, узы, которые их связывают, то, как они чувствуют себя особой кастой. Но я знаю также, что и люди, которых летатели без разбору называют бескрылыми, будто они все одинаковые, тоже объединяются в одну большую семью.
Он поставил кружку и снова взял гитару, словно она придавала ему больше красноречия.
– Ты же знаешь, как пренебрежительно летатели относятся к бескрылым, Марис, – сказал он. – Но, думается, ты плохо представляешь себе, какую неприязнь вызывают летатели у бескрылых!
– У меня есть бескрылые друзья, – возразила Марис. – И все однокрылые сначала были бескрылыми.
Колль вздохнул:
– Не спорю, есть верные поклонники летателей. Служители, посвятившие всю жизнь заботам о них, детишки, мечтающие прикоснуться к крыльям, прихлебатели, высшая радость для которых – заманить летателя в постель и хотя бы так приобщиться к его славе. Но есть и другие бескрылые, Марис, которые злы на летателей и не ищут дружбы с ними.
– Я знаю, что все далеко не так просто. Я не забыла враждебности, с какой мы столкнулись, когда Вэл завоевал крылья. Угрозы, побои, отчужденность. Но теперь, когда не право рождения решает, кому быть летателем, все должно измениться к лучшему!
– А изменилось к худшему. – Колль покачал головой. – В былые времена, когда летателями становились по праву рождения, многие люди верили в их избранность. На многих Южных Островах летатели составляют касту жрецов, благословленную их Отцом Небесным. На Артелии они – принцы. Как Правители Востока наследуют родительскую власть, так летатели наследовали крылья. Но теперь уже никто не верит в божественное происхождение летателей. И возникают новые вопросы. Почему чумазый соседский мальчишка, с которым я вместе рос, вдруг стал такой важной персоной? Благодаря чему приятель моих детских игр вдруг обрел волю, власть и богатство летателя? Однокрылые летатели не так обособлены, как прирожденные, – они знаются со сверстниками, вмешиваются в конфликты, не порывают окончательно с политикой родного острова, сохраняют местные интересы. Это порождает неприязнь к ним.
– Двадцать лет назад никакой Правитель не посмел бы арестовать летателя, – задумчиво произнес Эван. – Но посмел бы двадцать лет назад самый дерзкий летатель исказить послание?
– Конечно, нет! – отрезала Марис.
– Но многие ли этому поверят? – заметил Колль. – Раз такое случилось, значит, и прежде так бывало! Фермеры, чей разговор я случайно подслушал, убеждены, что летатели всегда перекраивали послания по-своему. Судя по тому, что я узнал, на Правителя Тайоса начинают смотреть как на героя, который вскрыл обман!
– Как на героя? – с отвращением повторил Эван.
– Одна ложь во имя благой цели не может все настолько изменить! – упрямо возразила Марис.
– Верно, – согласился Колль. – Изменения происходили непрерывно. И виновата в этом ты.
– Я?! Никакого отношения к этому я не имею!
– Неужели? – Колль иронично улыбнулся. – А ты подумай! Баррион часто рассказывал мне одну историю, сестрица. О том, как вы с ним болтались в лодке, выжидая случая украсть твои крылья у Корма, чтобы ты могла созвать Совет. Помнишь?
– Да!
– Так вот, он говорил, что вам тогда пришлось долго ждать, пока Корм не ушел из дому, и у него, Барриона, было время поразмыслить над тем, что вы с ним задумали. Он сказал, что чистил ногти кинжалом и вдруг подумал: не ударить ли этим кинжалом тебя? «Это избавило бы Гавань Ветров от многих смут», – уверял он. Потому что твоя победа сулила перемены, каких ты и не представляла, обрекая на страдание не одно поколение. Баррион был от тебя без ума, Марис, но считал тебя простодушной. «В середине песни нельзя изменить ни единой ноты! – толковал он мне. – Стоит один раз исправить, как понадобятся еще и еще поправки, пока ты не переделаешь всю песню. Ведь одно неразрывно связано с другим, понимаешь?»
