Демоны Вебера - Денис Кучеренко
Похожие на личинку создания, состоящие из пяти-шести мягких белых секций и твердой головы с острыми как бритва жвалами, обычно не доходили и до размеров небольшой крысы. Сидящее же в Раусе насекомое было немногим меньше кошки. Раздувшиеся сегменты брюшка были настолько велики, что крошечные лапки, едва выходящие за их пределы, были почти неразличимы. Просто невероятно как эта личинка только смогла уместиться в теле еще живого человека! В довершение всего, немалую часть поверхности змеевика украшали едва различимые в потемках символы. Но и без них, там было на что посмотреть.
Верго застыл с краями приподнятой рубахи, плотно зажатыми в руке. Он был не в силах отвести свой взгляд от непостижимого зрелища. Будто только поджидая момента, массивное создание по ту сторону дома всей своей увесистой тушей налегло на стену хибары. Несколько бревен повыскакивали из стены, обнажая крупную брешь в обороне. Удар был настолько силен, что все находившиеся в доме люди едва не утратили точку опоры, попадав на четвереньки. Раус только и ждал такого шанса — всеми имеющимися у него силами он оттолкнул сбитого с ног Вебера, что есть мочи удирая в направлении новообразованной бреши.
— Хватай его! Раус с этими тварями заодно! — кричал Верго, искренне надеясь, что его вопли не потонут в общем гомоне. Конечно, творившееся побоище вовсе не способствовало чуткому восприятию его спутников, но Вебер, сам того не ведая сорвал с предателя кусок рубахи в следствии того, что так и не разжал намертво вцепившуюся в ткань руку. Убегающий предатель на весь дом красовался своим необычным гостем, закрепившимся на месте пищеварительного тракта. И он не остался незамеченным.
Первая его заприметила Арчи, но ее попытки ухватить убегающего мужчину за ноги не увенчались успехом благодаря усилиям так не вовремя навалившейся на нее мертвечины. Последующие попытки вставших на его пути наемников тоже были бесплодны, слишком уж прытким оказался беглец.
В момент, когда спина предателя уже почти скрылась за крупной расщелиной, расторопный Остин умудрился выпустить из самострела роковой для беглеца болт. Снаряд вошел ровно в позвоночник, чуть выше копчика, предположительно задев и гадкую личинку. Раус тотчас рухнул, скрывшись за стеной. Тут то и стали происходить первые за день приятные сюрпризы: стоило болту пронзить спину предателя, как мертвое воинство, будто утратив всякую опору, безвольными куклами стало оседать на заваленный трупиками пол. Визжащие, царапающиеся и кусающиеся твари камнем рухнули вниз, как и положено любой добропорядочной мертвечине.
Знакомый путникам громкий треск, такой же, как и при сожжении повелевавшей воинствами насекомых проклятой карты, разлетелся по округе.
Еще порядка минуты гвардейцы топтали и протыкали мечами бесчисленные трупы, пока окончательно не осознали, что опасаться затихших созданий уже не стоит. Комнату заполонило тяжелое дыхание собравшихся, пришедшее на смену оглушительным звукам боя. Неужели все наконец закончилось?
Уже спустя пять минут сквозь разлом в стене в дом проник первый солнечный луч — вестник конца кошмара. Туман не просто рассеивался, он таял на глазах. Бурые силуэты домов за считанные секунды обретали однажды утраченные четкие формы. Но окончательно, до смерти перепуганные путники смогли выдохнуть только тогда, когда вновь услышали вдали завывание ветра, насыщенное далеким, но столь радостным птичьим пением. Несущие в себе неискоренимую жизнерадостность птичьи трели растопили остатки тревоги наемников, позволяя наконец измученным и запуганным людям выпустить из рук окровавленные мечи. Да, кошмар подошел к концу.
Глава 9. Где-то в закулисье
Как для города, находящегося в пределах Помонта, Ганоя была на редкость разумно спроектирована. Высокие стены поселения огибали практически все отведенное под застройку горное плато, отступая от опасных краев обрыва чуть больше чем на два десятка метров. Имеющий прямоугольную форму город располагался углом к наиболее высокой вершине таким образом, чтобы примерно его треть всегда оставалась в тени. Обилие вымощенных брусчаткой узких улочек с лихвой компенсировалось просторными площадями, расположенными преимущественно по светлую сторону поселения. Вдоль каждой мало-мальски важной для логистики полиса мостовой, устланной тысячами отполированных ногами и колесами каменных плит, едва заметною змеею вился неглубокий канал, ведущий прямо в городские стоки. Теневая сторона города была тщательно освещена. В ней не было ни единой улицы, ни единого закутка где не стоял бы внушительного вида бронзовый уличный фонарь. Необъятные запасы газа удерживали административный центр княжества в тепле и надлежащем уровне освещенности.
Ганоя была едва ли не единственным местом во всем Помонте, где многоэтажные здания являлись обыденностью. Крыши шестиэтажных каменных гигантов устилали роскошные сады, глубокие дождевые коллекторы, и чуть чаще двух предыдущих вариантов — крупная черепица, отдающая оранжевой помпезностью города. Да, оранжевый цвет был извечным писком моды в Ганое. Легковесным песчаником и зернистым, слегка багровым порфиром разносился оттенок оранжевого по закоулкам горного города-убежища. Даже в формирующих бордюры пористых булыжниках можно было без труда найти горячо любимый горожанами цвет.
Планировка городских кварталов надежно ограждала обитателей Ганои от холодных горных ветров. Вытянутые, сплетенные в единую артериальную систему полиса, улицы обеспечивали поселение плавной циркуляцией воздушных масс, что прогревались укрытыми под брусчаткой теплотрассами. Центральное водоснабжение и централизованная отопительная система (небывалая роскошь для Помонта) здесь воспринимались горожанами как неотъемлемая данность.
Все денежные каналы княжества и практически все коррупционные схемы проходили именно через Ганою. Город жадно вдыхал финансовые потоки Помонта, ненасытно пережевывал несчастные судьбы граждан, изрыгая неинтересную ему рвань прямиком в уродливые нищие кварталы. Если бы поселение можно было бы охарактеризовать одним только запахом, то запах Ганои представлял бы из себя дикую помесь из ноток контрабандных, слегка помятых сигар, едкого смрада дешевого пойла, и затхлой вонищи немытых, порядком уставших тел, чьими силами и приводились в движение шестерни жадной до денег громадины.
Душная коварная клетка — так для себя видел Ганою Аттикус. Это был белокурый, курносый юноша семнадцати лет, облаченный в короткие, нарочито невзрачные брюки, темно-багровый жилет и надетую под низ, расшитую золотом белоснежную рубашку. Голову парня венчал новомодный хомбург — широкополая шляпа из плотного фетра, с одной вмятиной, и узкими, слегка загнутыми полями. Вычищенными до блеска налакированными туфлями, чья стоимость затмевала собой годовой оклад чернорабочего, щеголял он в окружении нескольких менее претенциозных в своем облике, но не менее дорого одетых компаньонов-одногодок.
Город без сомнения мог произвести серьезное впечатление на новоприбывшего, но Аттикус чудесно знал его истинный облик. В налакированных туфлях, помимо напускной роскоши и архитектурной монументальности отражались силуэты десятков несчастных, что будучи запряженными подобно скотине в телегах, везли по мостовой многочисленные тюки с каменным углем или еще
