Юрий Никитин - Семеро Тайных
Пещера, которую открыл разлом, была размером с хлев. На своде темнели каменные капли, такие же потеки застыли на стенах, а каменная плита пола как однажды пошла волнами, словно в серую воду бросили камень, так и застыла.
Олег упал на теплый камень, от удара на миг потемнело в глазах, а когда снова посветлело, он уже был в человечьей личине.
За спиной мелькнула тень, острые коготки вцепились в голое плечо. Олег зашипел и непроизвольно смахнул крылатого зверька на пол. Тот успел расправить крылья над самым полом, мелькнул и пропал в тени, а затем растопыренные крылья мелькнули над мерцающим огоньком.
Олег поднялся, держась за стену. Ноги дрожали, хотя весь полет прижимал к пузу. От Жемчужины шел мерцающий, как крылья бабочки на ветру, свет, чистый и ясный. Олег потрясенно понял, что вся пещера образовалась и все еще расширяется за счет давления этого удивительного света на потолок, стены, даже пол, что истаивают как лед вблизи небольшого, но постоянного огня.
Темная тень пометалась над потолком, ясный свет не прерывался. Олег жадно всматривался в чудо.
— Как ты летел, — донесся потрясенный писк, — как ты летел!
— Умолкни, — огрызнулся Олег.
— Ты просто прекрасен! — верещал голосок восторженно. — Ты оставайся тем, волосатым! Какие крылья! Каков клюв!.. А когти, когти?.. Ты — прекрасен!
От вздрагивающего огня свет шел странно щекочущий, словно по обнаженной коже водили легким перышком. С каждым осторожным шагом ощущение радости усиливалось, а когда пальцы нависли над пылающим ядром размером с лесное яблоко, Олег чувствовал ликование, плечи раздвинулись, а обожженная кожа умолкла.
— Осторожно, — не унимался голосок, — ты теперь должен беречь себя!.. Человеков не жалко, их как муравьев, а такая огромная и волосатая птица... да еще с такими зубищами...
Свет не жег, а когда кончики пальцев коснулись Жемчужины, он ощутил только ласковое тепло. Жемчужина легко отделилась, он чувствовал ее свежесть и молодость, Род умел создавать не только бессмертное и неуничтожимое, но и вечно юное. По телу Олега пробежала волна, мышцы напряглись, налились силой, вот прямо сейчас готов разогнуться во весь рост, поднять на плечах горный массив, а с ним и все накопившиеся за тысячи лет песчаные горы...
Размером с яблоко, она и весила как яблоко, он перекатил с ладони на ладонь, смутно подивился, что же в этих жемчужинах находят особого, эта хоть светит, а другие и вовсе просто застывшие комки слизи в перловицах, болезнь какая-то, осторожно положил на пол, не разбилась бы, если выронит, стиснул зубы — как не любит это гроханье оземь, да еще о камни! — упал, больно зашибся локтем, в голове помутилось, замелькало, нахлынули другие чувства, образы, по стене метнулась угрожающе зазубренная тень, уже от его крыла, и он взглядом отыскал светящийся комок, приходилось смотреть то одним глазом, то другим, кое-как зацепил клювом и взял в пасть, только бы не повредить острыми как бритвы зубами...
Наверху металась и пищала крохотная тень, теперь он слышал намного лучше, не только писк, но и массу оттенков, но жилистые лапы мощно толкнулись, крылья сами по себе оперлись о вязкий воздух, толкнулись, и его выбросило из пещерки в расщелину.
Немыслимый жар охватил как в горящей печи. Из-за Жемчужины не мог закрыть пасть, горячий воздух тут же высушил рот, хлынул в глотку как растопленное олово. Не помня себя он судорожно молотил крыльями, мимо стремительно неслась пурпурная стена, затем сменилась синим, он сообразил, что быстрее стрелы выметнулся из расщелины и взлетел чуть ли не на версту над песками.
Расщелина с высоты походила на толстую раскормленную змею. Голова и хвост, истончаясь, исчезали в барханах, он сложил крылья, страшновато падать головой вниз, но пересилил себя и растопырился только за десяток саженей от песчаных гор.
Одежда на прежнем месте, он ударился о горячий песок, застонал, кожа как ошпаренная, закашлялся, мог бы запихивать эту драгоценность и не в самую глотку, поднялся в личине человека, сразу чувствуя себя измученным и совсем старым, так лет уже на сорок, а то и сорок пять.
Жемчужина лежала, полузарывшись в песок. Не сводя с нее угрюмого взгляда, он торопливо подобрал одежду, все-таки злое солнце не так сжигает кожу, а когда снова взял в руки, из-за края расщелины вылетел, тяжело хлопая натянутыми крыльями, летучий зверек.
— Ты... — прохрипел он, задыхаясь от усталости, — уже снова... зачем... птицей прекрасен...
Олег буркнул, не поворачивая головы:
— Мне надо было захлопнуть трещину чуть раньше.
— Спасибо! Сейчас же едем!
— Это точно, — согласился Олег невесело.
— Ты мог бы остаться птицей... Или не мог?
Олег обшаривал небо в поисках Змея, Руха или любой летающей твари. Сейчас мог бы заставить опуститься и ковер-самолет, а хозяина сковырнуть: ведь заботится ж о счастье для всех людей, но синее небо было пустым, а на перелет в вихре не осталось даже капли магической мощи.
— Я многое не могу, — ответил он трезво. — Многое.
* ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ *
Глава 36
Сверху это был зеленый мир с редкими синими пятнами, в которых отражалось небо, с коричневыми проплешинами глины или черными пятнами пожарищ. Иногда эти черные полосы лесных пожаров пролегали на сотни и сотни верст, но при его полете на широкой спине Змея даже они выглядели безобидными.
Когда показалась степь Хакамы, он напряг зрение, беспокоясь, что просмотрит башню волшебницы. Это с седла коня, пусть даже самого рослого, башня, надвигаясь, просто подавляет, а со спины этого невзрачного серого Змея ее можно просмотреть, как со спины того же коня не всегда заметишь мелкий камешек.
Крылья Змея внезапно встали к ветру под острым углом. Голова и шея наклонились, он начал медленно приближаться к земле в стремительном полете. Хвост задрался, Олег уже скатился бы по спине на шею, если бы навстречу на давила плотная стена встречного ветра.
Похоже, Змей чувствовал беспокойство седока, шел так низко, что Олег отчетливо видел стада сайгаков, диких коней с короткими гривками, даже мог рассмотреть выглядывающих из норок сусликов.
Башня вычленилась резко и неожиданно, словно раньше скрывалась за радужной водяной пылью. Олег вздрогнул, а чуткий, как конь, Змей тут же повернул крылья так, что ветер засвистел и завыл, скручиваясь за его толстыми растопыренными пальцами, между которыми кожистые перепонки надувало как паруса.
Земля приближалась стремительно, Олег напрягся, первый толчок подбросил так, что опустился уже на другую пластину, с острыми шипами, взвыл сквозь стиснутые зубы. Лапы мощно стучали по сухой земле, по обе стороны словно взвились по облачку прошлогодних сосновых иголок.
