Кукла-талисман - Генри Лайон Олди
Меч вылетел из ножен и метнулся к моему горлу.
Отдав всё внимание амулету, я пропустил тот миг, когда Ансэй проснулся. Вернее, он продолжал спать, но действовал так, словно бодрствовал и был готов к битве.
— Отпусти её! — взревел он чужим голосом. — Прочь!
Сейчас молодой господин не пытался покончить с собой, как делал раньше. Он пытался покончить со мной. Это удалось бы ему в полной мере, но рукоять меча в последний момент провернулась в пальцах Ансэя, скользких от пота. Удар пришёлся обратной стороной клинка, тупым обухом. Это не причинило мне особого вреда, хотя и ушибло мышцы шеи.
— Прочь, негодяй!
Прочь так прочь. Я отшатнулся к стене, понимая, что бумага, натянутая на раму — скверная опора. Дорогу к дверям мне закрывал взбешённый Ансэй. Не открывая глаз, он всем телом кинулся вперёд, выставив перед собой меч — и промахнулся. Остриё распороло мне рукав и вонзилось в стену. Лезвие скользнуло по планке деревянной рамы и застряло, как если бы Ансэй вогнал меч в камень, да так, что и бог не выдернет.
— Хватит, — сказал я. — Я выяснил всё, что хотел.
Резким толчком я отшвырнул сына Цугавы обратно на тюфяк. Меч остался торчать в стене, и я обратился к мечу:
— Благодарю вас, Киннай-сан. Вы были бесподобны.
— Что здесь происходит?
Цугава всё-таки не выдержал, нарушил слово. Хозяин дома ворвался в спальню, сломав хрупкую дверь, и остолбенел, глядя на происходящее. Бодрствовал один я, сидя у стены, рядом с торчавшим из неё фамильным мечом. Ансэй и его жена продолжали спать: безмятежно, словно здесь только что не происходила жаркая схватка.
Даже явление Цугавы не разбудило их. Впрочем, уже не имело значения: спят они или бодрствуют. Сегодня была последняя ночь, когда сон угрожал жизни Хасимото Ансэя.
— Пойдёмте, — сказал я, обращаясь к Цугаве. — У меня есть для вас добрый совет.
И, не смущаясь присутствием мужа и свёкра, снял амулет с шеи Масако-младшей. Женщина сразу же проснулась, охнула, закрылась покрывалом, но это тоже не имело теперь значения.
— Что вы себе позволяете? — прохрипел Цугава.
— Спасаю вас, — объяснил я. — Вас и вашего сына.
* * *
— Нож вашей прабабки, — выйдя в коридор, я извлёк нож Масако-старшей из мешочка и показал Цугаве. — Немедленно верните его на алтарь. И никогда — слышите? Никогда! — не позволяйте убрать его оттуда. Детям закажите, внукам, правнукам. Вы меня поняли?
Он понял.
— Уничтожить? — деловито предложил Цугава. — Сломать, расплавить?
— Не советую. Мы не знаем, что тогда произойдёт. Зато я точно знаю, что духов убивать нельзя, — я вспомнил Нобу-двоедушца после того, как он прикончил мятежный дух мальчика Иоши, и поёжился. — Нет, пусть лучше лежит на алтаре. Если это было безопасно в течение ста лет, нас это тоже устроит. Меч, кстати, тоже верните на алтарь.
Он шагнул ближе:
— Попытки самоубийства прекратятся?
— Думаю, да. В любом случае, это скоро выяснится. Амулеты оставьте, если не хотите мучиться кошмарами. Даже если сон не толкает вас к самоубийству, ночью лучше спать спокойно, без фамильных страстей. Закупите в То-дзи побольше оберегов, пусть всегда будут под рукой, про запас. Да, чуть не забыл…
Я показал Цугаве любовный талисман его сына:
— Дайте Ансэю правильный амулет, с фигуркой Дзидзо. Потом, если угодно, накажите сына за ослушание и сокрытие подмены. Наказание должно быть таким, чтобы он навеки закаялся самовольничать.
— Сделайте это вы, — предложил Цугава.
— Что? Купить для вас амулеты? Наказать вашего сына?!
— Верните клинки на алтарь. Мне бы не хотелось сейчас заходить в залу. Я…
Я боюсь, хотел сказать он. И не смог.
— Это великая честь, — вместо этого произнёс Цугава. — Я благодарен вам, Рэйден-сан. Меньшее, чем я могу вас отблагодарить, это доверить вам восстановление покоя в моём доме. Пусть предки видят, что вы для меня — словно старший сын, наследник чести Хасимото.
Стыдно сказать, у меня защипало в носу.
Видя моё смущение, он ушёл в спальню Ансэя и вернулся с мечом, уже вложенным в ножны. Это дало мне время восстановить самообладание.
— И не благодарите, — Цугава протянул мне меч. — Это я должен благодарить вас. Спокойной ночи, Рэйден-сан. Я очень хочу, чтобы эта ночь и все последующие были спокойными.
Если честно, я тоже не возражал.
2
Нож и меч
В зале было темно и пусто.
Фонарь погас, угасла и одна свеча. Вторая оплыла, фитиль трещал и чадил. Жалкий язычок пламени дрожал, не в силах противостоять напору тьмы. Ладно, какая разница?
Мне не требовался свет.
Вернув клинки на алтарь, я забился в дальний угол и опустился на голый пол, лицом к алтарю. Вероятно, это тоже своего рода безумие, но мой театр всегда со мной, где бы я ни оказался. Видение пришло быстрей обычного, не заставляя одинокого зрителя ждать. Вероятно, этому способствовали декорации — мне не требовалось ничего воображать.
Всё, что я видел, случилось здесь: в главной зале усадьбы Хасимото. Да, с тех пор прошло много лет. Но что такое время, если сидишь в темноте?
Сцена 1
Масако:
О муж мой!
Доблестный муж мой!
Ты, образец самурая, воплощённая честь!
Сцена представляет собой главную залу в усадьбе клана Хасимото. Алтарь, стенная ниша для божеств, резные панели, изречения на стенах. Всё гораздо меньше, чем на самом деле. Такова театральная традиция: уменьшенные декорации должны подчёркивать важность и величие действующих лиц, их слова и поступки.
Масако:
Преданный князю,
верный главе клана,
послушный воле семьи!
Слышишь ли ты меня?
Слышишь ли меня, мёртвую,
если не услышал живую?!
На женщине «одеяние смерти»: белое платье без гербов и украшений. Длинные чёрные волосы
