Виктория Угрюмова - Голубая кровь
Здесь обитали те, кого Он защищал, кому был верен и предан.
И отсюда же пришли те, кто убил беззащитного Вувахона и залил его кровью маленькие яркие «хоффриххи».
Здесь тренировали убийц, готовых уничтожать все живое только потому, что оно выглядело иначе, было непохожим, говорило на ином языке или вообще не говорило, а потому не могло произнести ни слова в свое оправдание.
Здесь жили глухие, которые никого не только не слышали, но и не хотели слышать.
Он шел к ним, чтобы докричаться.
Руф Кайнен делал это не для себя и даже не для них, а только ради крошки Вувахона.
/ — Никто не хочет даже попытаться, потому что это очень трудно, иногда — почти невозможно. И это может стоить жизни… Когда-нибудь среди людей появятся те, кто станет стремиться разговаривать с душами в надежде на то, что души потом смогут докричаться до своих людей.
— Смертники.
— Избранники, — возразил Вувахон.
— Нет, смертники./
Но в нем умер человек, и посему он не был уверен, кому суждено стать смертником: тому, кого не захотят слушать, или тому, кто не захочет слышать.
Стояла чудесная ночь.
Руф легко карабкался на неприступные стены Каина, цепляясь крюками, которые выскакивали из пазов на запястьях его доспехов, и помогая ногами: подошвы его обуви были покрыты мелкими острыми шипами и совершенно не скользили.
Он хотел увидеть Аддона или Каббада, потому что эти двое представлялись ему самыми мудрыми и достойными из всех людей, которых он узнал на своем недолгом веку. Жаль, что нет на свете Либины, вот кто умел выслушать и посочувствовать. Внезапно Руф подумал, что Вувахон был правее, чем ему представлялось. Ведь если была в его жизни такая Либина и такой Аддон, если ходят по земле прорицатель, любящий людей больше, чем богов, которым служит, и старый управитель Микхи, потерявший и сына, и внука; и если был Хималь — совсем еще мальчик, не пожалевший себя во имя других, — то, верно, род человеческий заслуживает уважения.
Он должен рассказать людям правду об аухканах, должен объяснить, что земля, где оба народа станут жить в мире и согласии, будет прекрасной. Он обязан это сделать, как бы ни хотелось ему вытащить Арзубакан и посеять целое поле боли среди тех, чьи соплеменники подняли руку на крощечного пряху.
Он перемахнул через широкий каменный зубец и чуть было не натолкнулся на сгорбленную человеческую фигуру. Она была такой маленькой, такой незаметной. Сперва он решил, что встретил ребенка.
Не желая вызывать переполох своим появлением, Руф замер, прижавшись к холодной стене.
— Руф, — произнес мелодичный девичий голос. Он вздрогнул. Это была Уна. Но как она могла увидеть и узнать его ночью, в кромешной тьме — ведь луна была затянута тучами.
— Руф, мне плохо без тебя.
В ее голосе было столько печали и горя, что он сделал бесшумный шаг навстречу — обнять, защитить, успокоить.
— Если бы я знала, что ты хотел написать в этой песне. «Мы вернемся с полей, на которых давно полегли. Возвратимся из тьмы, где до этого долго блуждали». Когда? Когда ты вернешься? Сколько мне еще ждать? Это единственное, ради чего я живу, единственное, на что надеюсь.
Знаешь, любимый, я совершенно по-детски мечтаю, что ты однажды выйдешь из темноты и скажешь: «Я пришел». И я смогу обнять тебя и поцеловать. Поэтому я так часто и охотно остаюсь в темноте. Ведь ты же обещал. Во всяком случае так я себе это придумала. Руф! — простонала она. — Возвращайся скорее, мне невыносимо жить без тебя.
И, покорный этому молящему призыву, он сделал еще один шаг и произнес:
— Я пришел.
— Кто здесь? — громко и резко спросила она. И поскольку ответа не было, повелительно молвила: — Я царица Аммаласуна. Отвечай немедленно, кто ты.
— Царица? — изумился Руф. — А царь Баадер?
/О чем это я? Нет, не такой я представлял нашу первую встречу. А может, так и лучше — слишком многое нужно объяснять./
— Неужели это и на самом деле ты? — недоверчиво сказала девушка. — Голос твой, но уставший. Такой, будто ты не говорил долгие ритофо.
— Я на самом деле давно не пользовался голосом, — признал Руф. — Но ты не сказала, почему ты — царица? Что произошло в Каине после…
Он чуть было не обмолвился «после моей смерти», но решил не причинять Уне боль.
— После того, как Килиан убил тебя? — уточнила девушка.
— Ты знаешь это — и ты здесь?
— Я подозревала, — сказала она. — А напрямую спросила только сегодня. И он ответил. Мне жаль его, хотя он убил нас обоих. Я умерла в тот день, когда тебя не стало, Руф. Смешно, если тебя нет и ты ничего не слышишь, а только чудишься мне в какой-нибудь нелепой и обычной тени, и я снова говорю сама с собой, как и все это время. Смешно и грустно. Я ведь так давно мечтаю хотя бы еще разок увидеть твои глаза. Гадаю — какого они будут цвета на сей раз…
— Я здесь на самом деле. Я не снюсь тебе, и ты меня не придумала. Кажется, со дня моей смерти произошло слишком много странного и необъяснимого. Расскажи мне все.
— Оказалось, что я дочь Сиринил и царя Баадера. Мне рассказала об этом мама в день своей смерти, но я не слишком серьезно отнеслась к ее словам. Я не представляла себе Баадера в роли собственного отца. Мне казалось, мы всегда будем жить в Каине, а то, что происходит в Газарре, — нас не касается. Когда тебя не стало, умерла жена Баадера и его новорожденный сын. Царь приехал за мной в Каин, чтобы объявить наследницей. И в день возвращения в Газарру был убит своим шурином. А я стала царицей.
Отец — Аддон — теперь таленар и недавно захватил для меня Ирруан и Шэнн. А потом двинет нашу армию на Ардалу. Потому что скоро начнется война с чудовищами, и нам нужно будет могущественное войско, чтобы им противостоять. Но не об этом я мечтала говорить с тобой…
Руф! Ты здесь?
— Да…
— Ты призрак?
— Не совсем…
— Ты вернулся из царства Ягмы?
— Я там не был. Меня оживили те, кого ты называешь чудовищами…
В этот миг У на двинулась навстречу любимому, но тут порыв ветра разогнал тучи, и ослепительно желтая луна внезапно осветила все пространство стены.
Руф Кайнен, прежде чем заговорить с У ной, снял шлем-Алакартай, чтобы голос его не искажался, и девушка, протягивающая к нему руки, увидела перед собой страшное серо-синее лицо с блестящими глазами без белков, обрамленное черными волосами.
Он был прекрасен и страшен одновременно.
Уна издала вопль. И было непонятно, чего в нем больше — отвращения, ужаса или отчаяния.
— Кто ты? — закричала она.
— Это я, я. Просто теперь у меня голубая кровь…
Внизу затопотали по камням ноги бегущих стражников. Вспыхнули огненные точки факелов. Люди все прибывали и прибывали, разбуженные и напуганные криком Уны. — Я хотел поговорить.
