Стефан Корджи - Ночные клинки
Позвонки зверя затрещали. Из глотки вырвался истошный, почти, что человеческий вопль. Тело затряслось в агонии; последнее усилие… страшная морда зверя сворачивается в сторону… тело вздрагивает в последний раз и замирает.
Конан с трудом поднялся. Его шатало. Руки горели от попавшего на них яда, и оставалось только молить Крома, чтобы отрава не проникла внутрь через какую-то мелкую царапинку.
Оборотень лежал неподвижно.
— Эй, есть тут кто? — Конану показалось, что он крикнул это очень громким голосом, в то время как на самом деле губы едва-едва шевельнулись.
Вокруг царила пустота. Кто мог, давно бежали. Ана по-прежнему лежала без чувств, по-прежнему в облике зверя. Ни Неана, ни Хашдада, ни судьи видно не было.
Шатаясь, Конан подобрал свой меч. Оборотень мертв… но для верности его надо еще пронзить колом… Он уже начал озираться в поисках обломка своего копья, намереваясь пустить его в ход (не пропадать же добру!), как внезапно где-то неподалеку вспыхнули отчаянные крики. Выли, вопили и визжали несколько десятков голосов разом.
— К-р-р-ром! — выругался киммериец, пристегнул меч и, оставив оборотня на произвол судьбы, побежал туда, где кричали. Нельзя было забывать, что второе чудовище ушло глубоко в город.
Глава XVIII
Кричали и вопили не зря. Наверное, они орали так уже долго, все то время, пока Конан сражался с вожаком оборотней, просто киммериец их не слышал. Леопард угодил-таки в одну их приготовленных Конаном ловушек, точнее — в самую неудачную из них, которую и ловушкой-то назвать было нельзя. Старый дом, у которого были подпилены все поддерживавшие крышу столбы — рядом с настоящей ловушкой. Но ту оборотень миновал — словно почуял что-то — и, гонясь за живой добычей, забежал внутрь дома-западни. Напряглись канаты, затрещали падающие опоры, тяжело охнув, осела крыша, — но самого оборотня если и задело, то не смертельно. И теперь он рычал и бесился там, внутри — люди слышали, как трещало под его когтями старое сухое дерево. Ясно было, что он рано или поздно вырвется; а сжечь дом было нельзя — вместе с ним в пепел обратился бы весь город. Воды мало, а дома стоят впритык друг к другу… И, главное — все сухое, очень сухое… Искра — и полыхнет от края до края.
Люди суетились вокруг осевшего, ставшего вдруг каким-то приплюснутым дома, кто-то зачем-то тыкал копьями в отдушины, кто-то тащил веревки и для чего-то обвязывал торчащие во все стороны бревна, кто-то, несмотря ни на что, разводил костры, словно огонь остановил бы оборотня, как простого шакала. У стены, бессильно привалившись к ней спиной, сидел Хашдад — глаза закрыты, дышит хрипло, левая рука прижата к горлу — а вокруг него хлопотало несколько человек, возглавляемых Неаном и судьей.
— Конан! Ты жив! Хвала Митре и всем небожителям! — завопил молодой маг, едва завидев приближающегося поневоле нетвердой походкой киммерийца.
Судья всплеснул руками и, похоже, прослезился. Остальные уставились на киммерийца, точно на выходца с Серых равнин. Никому еще доселе не удалось остаться живым из схватки с оборотнем один на один.
Конан махнул рукой, веля всем замолчать. Прочистил горло, поглубже вздохнул — и гаркнул, стараясь, чтобы все услыхали его прежний голос, голос, которым он отдавал распоряжения здесь, в Энгласе:
— Так, и что тут происходит?
В ответ раздался целый хор голосов.
— А ну-ка, тихо! — рявкнул киммериец, и тут же наклонился к Хашдаду. — Что с тобой, дружище?
— Он очень быстро бежал, — шепнул Неан. — Оборотень несся за ним — и никак не мог догнать. Признаюсь, я никогда не думал, что в силах смертного развить такую быстроту! Не иначе, ему помогали сами боги.
— Боги… гм! — промычал Конан.
— Почтенный Хашдад вбежал в дом-ловушку… а оборотень следом… а потом почтенный Хашдад упал посреди улицы, и до сих пор не может сам подняться… — озабоченно прибавил судья.
Хашдад уже сипел, силясь что-то сказать — правда, пока это у него получалось не слишком хорошо.
— Все в порядке, дружище, — Конан положил руку ему на плечо. — С той зверюгой я покончил… Судья! Пошлите десяток закопать труп. Да чтобы не забыли колом проткнуть! Хотя нет. Того и гляди, уволокут еще и Ану… Смолу сюда тащите! Кипяток! Заливайте в каждую дырку! От смолы да от горячей воды, небось, не вспыхнет. А я к воротам пошел. Тварь эту скорее закопать надо…
Однако у ворот Конана ждал весьма неприятный сюрприз. Тела оборотня на земле не было. Как не было и тела Аны.
Последовавшие затем изощреннейшие проклятья заставили бы покраснеть даже старого морского волка. Облегчив душу, Конан склонился над следами. Их оказалось предостаточно — во тьму уводили две четких кровавых дорожки.
— Факелов, сожри вас Варуна! Да побольше! — рявкнул киммериец на свой разом ослабевший ногами отряд. — Идем за ними, Кто откажется, убью на месте! Ясно?!
Это было ясно всем и не требовало пояснений. Держа наготове меч, Конан отправился в путь во главе десяти человек. Наспех собранные кони пугались страшного запаха оборотней, и плохо слушались всадников. Несмотря на ночь, идти по следу было легко — факелы давали достаточно света, а черная кровь зверей оставляла прекрасно видимые даже в сумраке большие пятна.
Оборотни шли медленно. Очевидно, и вожак, и Ана были на самом краю смерти. Широко рысившие лошади должны были вот-вот их настигнуть.
А потом из мрака донеслось полное бессильной ярости рычание, и кони тотчас остановились. Они не понимали, что их страшный враг уже при смерти.
Вожак оборотней стоял на невысоком холме и злобно рычал на присевшую у подножия Ану. Та не отвечала — только смотрела вверх, неотрывно и неотступно.
Испуганные люди остановились. Конан спрыгнул на землю, и, держа меч так, чтобы оборотень видел налитый желтым пламенем шар на эфесе, шагнул навстречу чудовищу.
Оборотень глухо зарычал. В этом рычании слышалась смертная тоска — он понимал, что столкнулся со слишком сильным для себя противником, но и отступать ему было уже некуда. Выгнув дугой изуродованную спину, он рычал, ненавидяще глядя на Конана уже приугасшими глазами.
Киммериец двинулся вверх по склону. Оборотень рычал все сильнее, когти его скребли землю, глаза разгорались; он готовился к своему последнему броску.
Невольно Конан приостановился, отдавая дань уважения мужеству врага.
— Ты мог бы стать моим другом, и тогда мы славно сражались бы вместе, прикрывая друг другу спины, — вполголоса произнес он. — Но Крому угодно было, чтобы мы стали врагами. Да будет так, и да победит сильнейший!
Оборотень прыгнул.
