Зимопись. Книга первая. Как я был девочкой - Петр Ингвин
Здесь давят на совесть. Это серьезнее.
Аглая молитвенно сложила руки:
– С Глафирой и Феодорой, оказавшейся Фомой, у меня изначально не сложились отношения. Они пускали слухи обо мне, делали пакости, настраивали против меня подружек. У меня возникали дурные мысли, я гнала их. Не желала даже думать о мести. Но получилось, что именно я разоблачила преступников, теперь мучаюсь: не из чувства ли мести мое законопослушание?
– Дитя мое, – распростерла Аркадия руки в ее сторону, – Алла-всесвидетельница, да простит Она нас и примет, своей милостью вложила в твои уста главное слово. «Преступников». В отношении преступников нет обид, нет мести, нет сострадания. Нет ничего личного.
Аглая окинула всех взглядом, полным злорадства. Теперь только посмейте! Только пикните!
Сестрисса еще не закончила:
– Ибо преступивший закон… Клара!
Ее преосвященство смотрело на царевну кацармы и чего-то там еще, требуя продолжения.
– …сознательно поставил себя вне общества – общество обязано ответить тем же, – без запинки отрапортовала Клара.
– Из какого закона цитата?
– Из молитвы воспитания! – радостно отозвалась та.
Взгляд Аркадии одобрительно погладил ее.
– И да не дрогнет моя рука во исполнение закона… – Сестриссин взор перетек на тщательно прятавшую глаза Зарину и требовательно вспыхнул.
– … ведь закон справедлив, когда он выполняется, – незамедлительно отозвалась моя соседка, словно ее пнули, – всегда и всеми, наперекор всему. Вот высшая мудрость. И да воздастся справедливым.
– Алле хвала! Алле хвала! Алле хвала! – троекратно завершил общий хор учениц.
Сестрисса не зря занимала свой пост. Она читала по лицам и видела сомнения.
– Я берегу честь и репутацию, ведь потом они сберегут меня… Зарина, откуда?
– Молитва возвышения!
– Я слушаю умных… Продолжайте!
– …Но верю только верным. В этом состоит мудрость. Я никогда, никогда, никогда не сдаюсь. Меня можно убить, но нельзя сломать. Я так живу и примером учу детей. Алле хвала! Алле хвала! Алле хвала!
Сестрисса Аркадия довольно двинула уголками губ.
– Кто еще хочет обличить недостойную ближнюю свою? – громом в джунглях упало опасное для меня. – Отбросьте сомнения. Скажите открыто. Сейчас. При всех. Очистите совесть.
Девочки молчали. Некоторые внимательно изучали друг дружку, ища того, кто осмелится. Но больше глядели в траву с видом «А чо я? Я ничо». Мелкие грешки, пусть даже мысли, были у каждой. Иначе не бывает, если ты не робот. Роботов среди нас не было. Если были, то хорошо скрывались.
Тишина вызвала у сестриссы недовольство.
– Сокрытое есть грех, – напомнила она с намеком. – Грех есть осознанное нарушение закона. Нарушение закона есть противопоставление себя обществу, принявшему вас в свои ряды. И вы еще сомневаетесь?
С тревогой я наблюдал, как борется с собой Зарина. Как расправляются и вновь съеживаются нежные плечики. Как радостно взлетают и снова опускаются брови. Краснеет и затем бледнеет лицо. Морщинки на лбу собираются то в вертикальные, то в горизонтальные недолговечные компании.
К моему ужасу метания Зарины заметил не только я. Сестрисса, одновременно следившая за всеми, снова отметила мою соседку.
Сомнения покинули Зарину. Она вскинула просветленное лицо. Еще секунда, откроется милый ротик и…
– Аглая с Варварой по ночам ходят к войникам, – громко сказал я.
Тот самый эффект разорвавшейся бомбы. Там, где никто не ждал. Бомбили пустыню, взорвалось море. Я смотрел на сестриссу, но чувствовал, как сбоку взгляд ночной королевы испепеляет, поджаривая кусочек за кусочком. Искоса я видел обалдевший лик Варвары, не считавшей подчинение грехом и оттого выпавшей за грань разумения. И упавшую челюсть Зарины, мгновенно забывшей о собственных терзаниях. И странное выражение на лице Томы: неодобряющее, неотвергающее, непринимающее, непонимающее…
– Ангел прав? – перенеслось внимание сестриссы на отмеченных девушек.
Собственно, теперь на них смотрели все.
– Как бы да… – замямлила Варвара, собираясь с мыслями, – но это потому, что…
– Ничего особого не было! – перебила ее Аглая.
– Почему не признались сами?
– Ходить в гости – не грех, – агрессивно бросила Аглая. – Закон не запрещает.
Варвара покраснела.
Аркадия не приняла:
– Ангел так не считает.
Аглая зло оглянулась на меня:
– Ангел сам ходил с нами.
Все лица одновременно обернулись на меня. Включая те, которыми я дорожил. И так подставился…
Они не представляют, с кем связались. Ну-ка, Софа-Софочка-Софист, сделай им красиво.
– Ангел не знал, куда его пригласили, – ехидно покосившись на Аглаю, ответствовал я в третьем лице. Для надежности. Не хватало завалиться в разборках, использовав не тот род.
Вектор интереса двух десятков лиц синхронно переместился на Аглаю. Та вспыхнула, как подожженный порох в гильзе пистолета, направленного мне в висок:
– Спросите войников! Они подтвердят. Все-все подтвердят.
– Я поняла, – сделала вывод сестрисса. – Вы согрешили. В большом или малом – каждая пусть решит сама. В школе я гость и не буду принимать решения. Чапа, на тебе был грех, но ты исправилась, встав на сторону справедливости, и не понесешь наказания. Аглая, Варвара и все остальные! Берите пример с Чапы. Не у каждой хватило сил. Не всем достало благоразумия. Кто-то испугался справедливого наказания, кто-то – несправедливой возможной мести соучениц. Но мы только что говорили о неправедности мести. «Не враждуй на сестру свою в сердце своем, и обличи ближнюю свою, и не понесешь греха. Не мсти и не имей злобы на ближних своих. Соблюдайте все уставы и все законы вам данные, исполняйте их, и не свергнет вас с себя земля, которую вам дали жить».
Обведя грозным взором учениц, не смевших ни вздохнуть, ни пошевелиться, сестрисса прибавила:
– Аглая и Варвара, после ужина доложите о содеянном цариссе Дарье.
– Но… – попыталась оспорить Аглая.
У Варвары просто навернулись слезы.
– Вопрос закрыт. Кстати, о цариссе. – Глаза Аркадии остановились на Карине. – Я слышала, что ты просила руки достойного войника и тебе не отказали?
– Да, ваше преосвященство. – Карина склонила голову как можно ниже.
Вокруг снова зашушукались.
– Родословная войника Никандра извилиста, как тропа в лесу, – замысловато произнесла Аркадия.
Тревожный шепот вполз в уши противным тараканом. Карина не смела поднять глаз.
На заднем плане плотники закончили с объемной конструкцией и громко грузились на телеги. Сквозь шум пробился голос сестриссы:
– Мать объявленного невестора Никандра – войница Фекла Прасковьина, двоюродная сестра царевича Феофана Варфоломеина, твоего четверодителя.
Шепот на поляне уже не скрывался, доносились и распознавались не только отдельные слова, но целые фразы. Не в пользу Карининого брака.
Аркадия сообщила:
– При определении степени родства в основу закладывается худший допуск. Карина Варфоломеина, дитя Феофана, Ерофея и Алексия Варфоломеиных, законом признается троюродной сестрой своему избраннику.
