Джон Норман - Исследователи Гора
Кису и Айари спали. Я посмотрел на белокурую варварку, длинной палкой перемешивавшую угли в костре.
– Иди к шесту, – сказал я, указывая на тонкое деревцо, служившее невольничьим шестом, под которым спали Тенде и Элис. – Сядь и скрести руки за спиной.
Она послушалась и только охнула, когда я туго связал ей запястья узкой полоской кожи.
– Господин… – робко произнесла девушка.
– Да?
– А мне ты не дашь одежды?
– Готова ли ты заслужить ее?
– Если ты прикажешь, я все сделаю. Ведь я – рабыня.
– А если я не прикажу?
– Но, господин…
– Ты будешь молить меня, чтобы я позволил тебе заслужить одежду?
– Нет! – выпалила она. – Никогда!
– Пора спать, – сказал я.
– Но я хочу одеться! Пожалуйста, господин!
– Пора спать, – повторил я. – Ложись. Она легла на бок и всхлипнула.
– Я не могу умолять тебя… Я земная женщина.
– Элис – тоже земная женщина.
– Она – рабыня, – с отвращением выговорила дикарка.
– А ты?
– И я, – горько вздохнула она. – Я тоже рабыня.
– Одежду надо заслужить.
– Я не могу!
– Тогда спи. Завтра будет долгий и трудный день.
– Господин, – прошептала девушка.
– Что?
– Сегодня вечером… это был урок?
– Возможно.
– Ты показал, что господин волен сурово наказать рабыню без всякой на то причины.
– Верно.
– Но разве ты по-своему не добр к рабыням, пусть даже ты жестоко обращаешься с ними? – спросила она.
– Хочешь отведать плетки?
– Нет, господин.
– Не много проку будет мужчинам от такой рабыни, как ты, – сказал я, – если тебя, по твоей глупости, придется живьем бросить слину или тарлариону.
– Я поняла. – Она горько вздохнула. – Ты не добр.
– Ни капли, – усмехнулся я.
– Ты учишь скотину знать свое место.
– Правильно, – улыбнулся я.
На мгновение во мне всколыхнулась нежность, но я подавил минутную слабость. Одновременно мне захотелось схватить девчонку за тоненькие лодыжки, перевернуть на живот, раздвинуть ноги и грубо изнасиловать прямо в грязи. Но я не сделал и этого.
Девушка приподнялась на локте и посмотрела на меня.
– А чего мужчины хотят от рабынь?
– Всего, – ответил я.
Она с тоской опустилась на землю.
– Господин?
– Что?
– Любой мужчина в любой момент может сделать со мной все, что хочет?
– Да, – ответил я.
– И ему не нужно на это никакой причины?
– Абсолютно.
– Неужели мужчины всегда бьют и обижают рабынь без повода?
– Мужчина волен избить тебя, когда пожелает, особенно когда ты проходишь курс рабыни. Разумеется, никто не станет бить рабыню в обычной ситуации. В этом просто нет смысла. Когда рабыня хорошо обучена, с ней можно делать множество других, куда более приятных вещей.
– Если я буду приятна моему господину, он не станет избивать меня, правда?
– Почему же? Станет, если ему того захочется.
– Но если я буду ублажать его полностью, всецело, как жалкая, презренная рабыня, – последние слова она подчеркнула, – вряд ли ему захочется меня бить?
– Нет, конечно, – ответил я. – При этом ты должна понимать: если ты хоть чуточку, хоть на самую малость вызовешь его недовольство, он может наказать тебя любым способом, какой сочтет уместным.
– Я прекрасно это понимаю. Но я постараюсь ублажить моего господина.
– Полностью, всецело, как жалкая, презренная рабыня?
– Да, – сказала она. – Я всеми силами буду стараться доставить удовольствие господину.
– Господам, – поправил я. Она судорожно сглотнула:
– Да… господам.
Она знала, что на Горе у женщины может быть много хозяев.
Я видел, что рабыня, живущая в ней, отчаянно стремится наружу.
– Ну, теперь ты готова заслужить одежду? Блондинка в ужасе отпрянула.
– Я не могу!
– Ну что ж, оставайся голой.
– Хорошо, – с вызовом ответила она.
– У тебя был шанс заслужить одежду, – сказал я. – Ты им не воспользовалась. Возможно, этот шанс был последним. Она со страхом посмотрела на меня.
– Спи, – приказал я.
– Да, господин…
Я сидел у догорающего костра. Через некоторое время Кису сменит меня, и я смогу немного вздремнуть перед рассветом.
Я думал об обитателях реки и тропического леса. Я вспоминал, как на берегу, на торчащих из земли узловатых корнях нежились на солнышке крохотные рыбки – длиной около шести дюймов, с круглыми навыкате глазками и малюсенькими боковыми плавниками, похожими на ласты. У этих рыбешек есть и легкие и жабры. Благодаря этому они во время засухи могут перебираться по суше в другие ручейки и озерца, а также спасаться от речных хищников. Но обычно они не удаляются от воды. Иногда они даже ухитряются загорать на спине дремлющего тарлариона. Когда тарларион погружается в воду, они не соскальзывают с него – только стараются держаться подальше от его пасти. Эта уловка помогает им спасаться от других хищников, в особенности от черного угря, который никогда не приближается к тарлариону. К тому же хитрые рыбешки до отвала наедаются остатками тарларионо-вой добычи. Они даже отгоняют друг друга от тарлариона, оберегая «свою» территорию на спине чудища. Название этих крошечных рыбок – гинты.
Я пошевелил угли в костре и подумал, не дать ли белокурой дикарке еще один шанс. Ладно, махнул я рукой, решу позже.
– Кису, – окликнул я. – Вставай. Твоя смена. Кису зашевелился, и я вытянулся на земле. Я думал о реке, о ее течении и уснул очень быстро.
30. МЫ ПРОДОЛЖАЕМ ИДТИ ВВЕРХ ПО РЕКЕ
– Не дайте каноэ перевернуться! – заорал Кису, перекрикивая грохот воды.
Мы уже две недели шли вверх по Уа и добрались до одного из водопадов. Грести против такого течения было невозможно. Поэтому мы с Кису, белокурая дикарка и Тенде брели по пояс в воде, толкая каноэ перед собой, а Айари и Элис шли по берегу и тянули его на веревках.
– Не спотыкайся, Голая Рабыня! – прикрикнула Тенде на белокурую дикарку.
– Хорошо, госпожа. – Голос блондинки был еле слышен из-за шума воды.
Мы сделали Тенде старшей рабыней. В конце концов, она и прежде была хозяйкой белых девчонок. Мы с Кису велели им беспрекословно подчиняться Тенде, объяснив, что в противном случае они будут нещадно избиты. Тенде мы, в свою очередь, предупредили, что, если она не справится с ролью старшей, ее сменит Элис. После этих слов Тенде старалась изо всех сил, боясь оказаться во власти своей бывшей рабыни.
Тенде и Элис повадились называть белокурую варварку Голой Рабыней. Иначе ее не звал никто – имени мы ей не дали. Прозвище разом выделило ее среди рабынь. Она стала самой презираемой из них и выполняла самую грязную и тяжелую работу. По ночам она плакала, но мы не обращали на это внимания – разве что прикрикивали, веля заткнуться.
