Ничейная магия - Ирина Ростова
Убираться восвояси, впрочем, Мист и Торрен и после этого не торопились: Университет все еще проходил под грифом серой напасти, так что было решено немного повременить с торжественным возвращением и пересидеть тревожные времена в трактире ненароком умиротворенного Сарэна. Вернее, пересиживала Мист — а Торрен, пользуясь новеньким ореолом народного героя, активно догуливал несколько дней подряд, выполняя заявленную программу “отдыхать”, пока у Мист не было возможности плотно засадить его за учебу.
— И где ты был? — Мист неприязненно покосилась на плюхнувшегося за стол Торрена поверх кипы бумаг. — Я уж думала, тебя пора искать вместе с Вилем!
Парень поскреб в затылке, пытаясь сообразить, как бы потактичнее и без лишних подробностей проинформировать подругу относительно обстоятельств своей в отдельных смыслах бурной личной жизни. Думал он так долго, что Мист надоело на него смотреть, благо, картина была знакомая донельзя, и она снова уткнулась в свои записи.
— Понятно, это что-то такое чисто для парней, чего мне знать не следует и не хочется.
— Точно, — обрадовался Торрен. — Как хорошо, что ты такая умная!
— Если мы такие умные, то чего же мы такие бедные, — вздохнула девушка.
— Так это…. гений должен быть голодным, — не растерялся парень.
— Это касается только творцов, — меланхолично отозвалась Мист. — Но не ученых.
— Это еще почему?
— Потому что творцу действительно идут на пользу экстремальные ситуации, голод, холод и прочие экстремумы, гормоны плещутся, эмоции переливаются через край, и все эти казусы выплескиваются в творчество, потому что для творцов это способ обработки информации и борьбы со стрессом. При этом, для ученого такие ситуации губительны, потому что он-то думает не спинным мозгом, а головой! И голова должна быть ясной. То есть, можно, конечно написать гениальный текст или музыку, страдая от голода и житейских неурядиц, но вот любые аналитические выводы будут окрашены, гм, обстоятельствами.
— Это ты все сложно сказала, — пожаловался Торрен. — Но очень умно! Наверное, ты сытая.
— Завидовать нехорошо, — наставительно ответила Мист и подвинула к нему тарелку с пирожками, до того скрытую в бастионе книг. — В целом, эта моя гипотеза прекрасно объясняет прискорбное состояние науки в большинстве известных мне стран… при большом количестве исключительно талантливых, умных людей.
Торрен скучающе покивал, и Мист, понимая, что мечет бисер перед свиньями, махнула на него рукой.
— Пирожки лучше ешь, а то я сама справлюсь, потому что ученый должен быть сытым.
— Ага, — сказал Торрен и некоторое время следовал завету “жуй, а не болтай”, но потом все-таки не выдержал. — Мист? Ну ты же, вроде, девица, да?
— Чего-чего? — не поняла Мист, снова подняв на него сердитый взгляд.
— Женского пола особь, человеческого вида, — торопливо объяснил парень, почуяв неладное не иначе как своей многомудрой задницей.
— Ну, разве что, человеческого, — смилостивилась Мист. — Ты спросить что хотел, или просто так проверяешь, на всякий случай?
— Да. Вроде того. Так вот, как думаешь, я такой ей, “эй, красотка, я не святой, но мои руки тоже творят чудеса, хочешь — покажу?”, а она меня — по морде. Это, вообще, как?
— Как-как, по морде, — невозмутимо ответила Мист. — Неужели ничего умнее не придумал?
— Ну…. — Торрен задумчиво почесал щетину. — “Красотка, твой папа, случаем, не дознаватель, а то я что-то уже весь трепещу” мне показалось не так здорово.
Во взгляде Мист явно читалось критическое отношение в целом к вероятности размножения подобных идиотов, но она проявила такт и сказала:
— Первая версия, правда, лучше, и если не придумаешь другой подкат, лучше выбери другую девушку, вот и все. С кем-нибудь да прокатит.
— Э? Думаешь?
— Ну раньше, судя по слухам, срабатывало.
Торрен погрустнел и взял ближайший исписанный листочек в руки, крутя его так и эдак, пока Мист не отняла.
— Это Виль обычно придумывал все, — вздохнул он и сменил тему. — Слушай, а чего ты-то делаешь? Неужели, глядь его, фольклор местный недоизучала?
— Конечно, нет! — укоризненно ответила Мист и для острастки потыкала в не прошитые листы перед собой, где делала пометки карандашом. — Вот тут есть материал еще в твою работу добавить, между прочим! Потом, как в Университет вернемся, перепишешь.
Торрен, уже разок переписавший свою нетленку с нуля после критики Мист, картинно застонал.
— Да у меня и так там уже все хорошо!
Мист привстала, сгребла со стола самый тяжелый предмет — Багровую Книгу в обложке “Эльфийской радуги” — и смачно треснула приятеля по голове.
— Все понял?
Торрен потер голову и обиженно на нее посмотрел.
— Прямо таки мозги на место встали, — с сарказмом сказал он.
— О, так они у тебя есть, — деланно восхитилась Мист.
— Есть, — страдальчески ответил Торрен. — И теперь они болят.
— Там нечему болеть, в мозге нет нервных окончаний.
— Это я тебе скажу, когда ты опять будешь ныть за головную боль.
— Зануда, — с удовольствием сказала Мист.
— Ага. И теперь, когда ты это выяснила, что во-вторых?
— Во-вторых, я ищу по “Радуге” и Книге упоминания про эльфийский пантеон.
— Зачем?
— Я же говорила, что точно помню, что у них была богиня света и сна, видений и иллюзий, но звали ее Дилинга, да?
— Ага, — осторожно согласился Торрен, который, конечно, уже все забыл.
— И бог охоты и памяти, Деанор, проводник умерших.
— Это ты меня уже теряешь.
— И богиня Меката, которая олицетворяла холод и смерть.
— И что?
— Деанор ассоциируется с ветром, — торжествующе сказала Мист. — Бог охотник, бог ветра, направляющий стрелы!
— Ии? — потянул парень, старательно симулируя заинтересованность.
— А то, что здесь мы сначала прошли через место, созданное из света, потом ветреное плато…а потом через холод и снег! Если сложить это с тем фактом, что, вроде как, эльфийские боги обладали своими, гм, доменами, из которых никогда не выходили, и являли себя в мире только энергетически, мы, получается, были там!
— В гостях у демонов эльфийских людоедов? — ужаснулся Торрен, до которого дошло.
— В гостях у сказки! В доменах богов, Тор — очень тихо, но возбужденно сказала Мист. — Да там никто, наверное, не бывал!
— Но дохлый Сарэн какие-то другие имена называл?
— Это меня, как раз, не удивляет, — лицо Мист приобрело самое что ни на есть профессорское выражение. — Помнишь, что говорил эр-Эландиль? Записи — это больше людская привычка, нас, тех, у кого короткая жизнь и короткая память. А эльфы, эолен, не забывают, поэтому им не очень нужны письменные тексты, разве что, для совсем сложных вещей. Поэтому в тех источниках, которые нам достались, могут быть, например, просто титулы, а не имена.
— Но, — Торрен наморщил лоб. —
