Гвардеец - Дмитрий Николаевич Дашко
Она забарабанила по моей спине кулаками, засмеялась:
— Отпусти, негодник. Поставь на землю! Слышишь, что я говорю? Немедленно…
— Поставлю, как только скажешь, что я твой сын!
— Ох, сыночек, — всхлипнула баронесса.
Я отпустил ее, обнял со всей нежностью и держал в объятиях до тех пор, пока пропылившаяся рубашка не стала мокрой от слез.
— Мама, мама, — голос мой дрогнул.
Былое чувство внутреннего раздвоения исчезло. И Дитрих, и я — мы вновь стали одним целым.
— Проходи внутрь, сынок. Вижу, что ты и Карла с собой привез!
Успевший соскочить с коня кузен снял шляпу и отвесил изысканный поклон:
— Рад увидеться с вами, дорогая тетушка!
— Я тоже рада встрече с тобой, мой мальчик. Знаю, что тоже не баловал родителей письмами.
— Мы были очень заняты, тетушка. И потом — я же знал, что непременно с ними свижусь в самое ближайшее время.
— Отужинаешь с нами или поедешь к родителям?
Карл вопросительно посмотрел на меня, я пожал плечами — поступай как хочешь. Мы договорились, что пробудем на родине не больше одного дня.
— Простите, тетушка, завтра мы снова отправляемся в путь. Я утром навещу вас.
— Как? — всплеснула руками баронесса. — Всего один день — и в дорогу?
— Простите, мама. У нас неотложное и очень важное дело, — сказал я.
— А кто с вами?
Гренадеры смущенно улыбались.
— Это мои товарищи, мама. Я расскажу о них поз же.
— Что же мы стоим? — спохватилась баронесса. — Проходите в дом, я похлопочу об ужине. Не беспокойтесь за лошадей, мой конюх все сделает. И еще… Яков, отправляйтесь к пастору. Скажите, что я приглашаю его к нам на ужин в честь возвращения сына.
Пришлось выступить вперед и сказать:
— Не надо никого звать, мама. Тем более пастора.
— Почему? — удивилась Эльза фон Гофен. — Разве я не могу показать ему, как вырос мой сын, как похорошел, каким здоровяком он стал?
— Позже, мама, позже. Я все объясню потом. А пока… — Я достал из-за ворота рубашки православный крестик и увидел изумление на лице матери.
— Хорошо, — подавленно сказала она, — это многое объясняет. Поговорим позже, ты прав, дорогой Дитрих.
Я вошел, чувствуя на спине неприязненный взгляд Якова. И вряд ли он был вызван переходом в другую веру — нательного крестика слуга не мог разглядеть. Значит, тут что-то личное, какие-то призраки из прошлого. Жаль, Дитрих мне не советчик.
Эльза фон Гофен отдавала распоряжения. Нежданно-негаданно свалившихся гостей следовало разместить, накормить. Пока резали поросенка, насаживали его на вертел, баронесса лично распределяла, кого и где устроить.
Дом не впечатлял размерами, однако две гостевые комнаты в нем нашлись — Чижиков и Михайлов поселились вместе, Михай, как всегда, предпочел одиночество. Меня баронесса привела в светлицу, некогда служившую спальней для ее сына: на полу — выделанная медвежья шкура, на стене охотничье ружье без особых украшений, рядышком трофей — голова лося с раскидистыми рогами. Знать бы, кто подстрелил. Возле окна широкая деревянная кро ать с высокой спинкой и прозрачным балдахином, комод с тикающими часами. Два мягких стула возле мощного дубового шкафа, сто лет не топленный камин. Похоже, здесь не жили больше года, однако чистота поддерживалась идеальная — практически медицинская стерильность: ни пылинки, ни соринки. На комоде две книги — традиционная Библия и, похоже, какой-то роман. Я бросил беглый взгляд на обложку, нет, автор мне неизвестен. Судя по названию, рыцарский роман. Выходит, настоящий Дитрих не только охотился, еще и находил время для книжек. Похвально для молодого человека.
— Видишь, я оставила все, как было до твоего отъезда, — не без гордости сказала мать.
— Спасибо. Приятно оказаться здесь после долгой разлуки. Такое чувство — будто и не уезжал никогда.
Мать (я решил про себя назвать ее так) закрыла дверь, прогнала любопытную служанку, вертевшуюся поблизости, и, сев на стул, приступила к расспросам:
— Как ты? Рассказывай…
Я занял второй стул и спокойно ответил:
— Со мной все в порядке, мама. Мы с Карлом благополучно добрались до Петербурга, устроились в лейб-гвардии Измайловский полк. Я выслужился до сержанта, Карл пока отстает, но у него все впереди. Он очень усердный и наверняка сумеет выбиться в офицеры.
— На сколько лет ты подписал кондиции?
— На пять, мама. Что будет потом — посмотрим, но эти пять лет я буду служить верой и правдой русской императрице.
— Сынок, Россия сейчас воюет с Турцией. Ты был на войне?
— Нет, — улыбнулся я. — Гвардию не трогают. Мы все больше служим в столице — ходим в караулы, охраняем царствующую семью.
— А императрица… Ты видел ее?
— Не один раз. Своим повышением я обязан милости ее величества.
Баронесса понимающе закивала:
— Да, пока она жила здесь, в Курляндии, о ней говорили только хорошее. Она не могла не обратить на тебя внимания. Скажи, а императрица выделяет нас, бывших земляков? Все же не один год царица Анна была нашей герцогиней.
— Не очень, мама. Она ведь русская по крови. Нет, конечно, Бирон, Левенвольде… они приближены к ее особе, но разве что за прошлые заслуги, в целом же иноземцы приравнены во всем к русским. Даже жалованье платится всем одинаково. Того, что было при Петре Великом, уже нет. Русские ценят в первую очередь знания и таланты, а уж потом только обращают внимание, откуда ты родом.
— Похоже, России действительно досталась мудрая правительница. Кто знает, может, скоро удастся ей взять несчастную Курляндию под свою руку, — грустно произнесла мать.
Похожие речи нам доводилось слышать от многих встреченных по пути курляндцев. Кажется, вассальная зависимость от Польши не сулила краю ничего хорошего. Курляндия нуждалась в сильном, а главное, щедром покровителе. Все надежды обнищавших людей устремились в сторону России, где появился всесильный Бирон, хорошо помнивший свое родство. И от него потихоньку начинали капать сюда денежки, подготавливая мирный и — главное — желанный переход герцогства под российскую корону.
— Рано или поздно это обязательно произойдет, мама.
— Скорей бы, — вздохнула баронесса. — Как тебе живется в Петербурге?
— У нас все спокойно, мама. Тишь да гладь. Жалованье платят исправно, на жизнь хватает. Если закреплюсь и устроюсь в Петербурге, обязательно привезу тебя к себе. Ты должна увидеть, какой прекрасной стала русская столица! Не думаю, что в Европе найдется много городов, способных с ней потягаться.
— Ты очень повзрослел, Дитрих. Уже не юноша, а мужчина… Тебе пора задуматься о будущем.
— Я всегда о нем думаю, мама.
— Подожди,
