Шон Мур - Конан идет по следу
И в который раз ахнул от изумления. Он увидел источник дымного света. Вниз по узкой лестнице спускалась женщина, державшая в одной руке чашу из темного камня. Из этой-то чаши растекался дым и исходило тусклое оранжевое сияние. Дым не давал рассмотреть черты лица, но горец ни на мгновение не усомнился: перед ним была жрица мутари собственной персоной. Она выглядела безоружной, но Кейлаш сразу вспомнил рассказы Мадезуса. Против нее, говорил мигрант, бессильны мечи…
Вот она достигла нижней ступеньки, вошла в комнату и поставила свою чашу на пол. Дым расступился, и оказалось, что жрица совершенно обнажена. Свет зловеще играл на ее гладкой коже и переливался в блестяще-черных волосах, достигавших плеч. Она лениво расправила пальцами волосы, погладила шею, потом провела ладонями по своему безупречному телу. Вот ладони коснулись роскошной груди, скользнули вниз, к животу… Живот был, между прочим, не плоским. Он явственно выпирал наружу, как если бы она была беременна. Кожа над пупком пульсировала – ни дать ни взять, там билось сердце. Кейлаш отвернулся. Зрелище было не для его глаз.
Она засмеялась, и от этого звука у кого угодно кровь застыла бы в жилах.
– Приветствую тебя, горец! – сказала она и заметила его опушенные глаза. – Что, кишка тонка лицезреть истинную красоту?
Кейлаш почувствовал, как его взгляд против воли устремляется выше. Невидимые руки схватили его голову и заставили повернуться к ней. Он плотно зажмурился, вовремя вспомнив, что ни в коем случае не должен смотреть ей в глаза.
Она вновь засмеялась, еще с большей жестокостью:
– А впрочем, все это неважно. Ты видишь? Во мне плод. Он только что зачат, но до чего быстро растет! Еще не успеет смениться луна, как родится первенец новой расы мутари! Знай же, несчастный, что твое убогое тело и твоя горячая кровь станут пищей для него и для меня. Я могла бы остановить твое сердце одним движением руки. Но нет! Я пожру твою живую плоть и упьюсь твоими криками! Ведь ты силен – для смертного, конечно. Ты будешь жить еще долго, пока я не вырву из твоей груди бьющееся сердце и не выпью его соки… Смотри же на меня! Смотри на прекрасный лик своей смерти!..
Все те же незримые руки заставили Кейлаша открыть глаза и посмотреть на Азору – горец только сдавленно ахнул. Ее глаза были двумя багрово-черными безднами, втягивавшими его в себя. Он не мог оторвать от них взгляда. Его разорванная, кровоточащая челюсть безвольно отвисла, а все тело налилось свинцом, выходя из повиновения воле. Он тяжело свалялся на пол. Он был еще в сознании и пытался сопротивляться, но что он мог? Кейлаш так стиснул меч, что тот словно врос в его парализованный кулак. И он по-прежнему не мог оторвать круглых от ужаса глаз от лица жрицы мутари…
Ее ярко-алые губы растянулись в улыбке, обнажая хищные ряды загнутых черных зубов, смертоносных словно кинжалы. Она склонилась над поверженным горцем и с нечеловеческой силой рванула его кольчугу, располосовав ее, словно тонкую ткань. Злобные глаза все так же впивались в его зрачки. Когтистая рука коснулась его обнаженной груди… оторвала кусок плоти и отправила в рот!..
Несчастный Кейлаш не мог даже закричать: губы и горло не повиновались ему.
Азора вновь потянулась к нему, но тут из-за ее спины послышалось громкое рассерженное шипение. Жрица стремительно обернулась, и Кейлаш освободился от ее сковывающего взгляда. Оказывается, это пораненный им паук ухватил ее за лодыжку клыками.
– Твоя обещала Кзим человеческой крови!.. – пыхтел он, не отпуская ее ноги. – А сама забирать от Кзим! Кровь – это для Кзим!..
Яростно взвизгнув, жрица вперила в паука свой страшный взгляд и коротко взмахнула рукой. Кзима мгновенно расплющило, словно невидимым молотом. Азора брезгливо отшвырнула размозженные останки прочь.
Когда она отвернулась, Кейлаш почувствовал, что снова может управлять собственным телом. И как ни был он потрясен и истерзан, его самые первые движения были продиктованы воинским инстинктом, тем самым, что выручал его в бесчисленных стычках на бритунийской границе. Поудобнее перехватив тяжелый меч, горец вогнал его в ближайшую мишень – во вспухшее, пульсирующее чрево Азоры. Удар был направлен со всей силой и яростью: отточенная сталь прошла насквозь, так что кончик меча высунулся из спины. Жестокая судорога сотрясла ее тело…
Сердце Кейлаша застучало, как сумасшедшее. Неужели убил?.. Неужели это вправду возможно?.. Но безумной надежде не суждена была долгая жизнь. Жрица зашевелилась и неторопливо стала вытаскивать трехфутовый клинок из своего пропоротого живота. Кейлаш рванул меч на себя, только тут заметив, что ее тело не кровоточило. Из раны тек вонючий ихор, но она как будто и не замечала этого. С трудом поднявшись на ноги, Кейлаш отступил в угол, приготовил меч и стал ждать…
Азора ощупала свое чрево, и у нее вырвался яростный вопль.
– Плод погиб!.. – Она повернулась к горцу, красные глаза горели адским огнем. – Двуногий слизняк!.. Твой жалкий меч для меня – как комариный укус!.. Но за этот удар ты познаешь страдания, каких не ведал еще ни один смертный! Каждая капля твоей подлой крови будет исходить из тела с мучениями, большими, чем может выдержать человек!..
Кейлаш почувствовал, как вновь одеревенели все его члены. Азора шевельнула рукой, и меч выскочил у него из кулака. Новое движение кисти жрицы – и замаранный темной жидкостью клинок перевернулся в воздухе и пронзил горцу бок. Невидимая рука всаживала его все глубже и наконец с чудовищной силой вогнала в каменный пол. Боль пламенем охватила мозг. Парализованные мышцы не давали Кейлашу ни увернуться от удара, ни даже беспомощно скорчиться. Пот ручьями тек по его телу, из страшной раны хлестала кровь…
– А ведь никакие жизненно важные органы не затронуты, – издеваясь, сообщила ему жрица. – Ты будешь умирать несколько долгих дней, точно кролик, попавший в силок…
Ее рука вновь указала на рукоять меча, и тот начал раскачиваться туда-сюда, еще больше раздирая рану, Мутари наклонилась и приложила к окровавленной плоти ладонь. Из ее ладони вырвался огонь и обжег рану вокруг клинка, останавливая кровь. Жуткий запах горелого мяса и крови поплыл под сводами комнаты. Кейлаш ощутил, как душа отделяется от тела, словно пытаясь покинуть этот чертог, превращенный в камеру пыток…
…Он едва заметил, как рухнула дверь, наконец-то сокрушенная дружными усилиями ломившихся горгулий. Почти все чувства, заглушенные нечеловеческой болью, отказали ему. Это было как сон. Он видел происходившее, но не слышал, не чуял и не осязал. Три горгульи, ворвавшиеся в пролом, сразу бросились в угол и окружили жрицу и распростертого горца. Кейлаш вяло удивился тому, что они накинулись не на него, а на Азору.
