Пещера - Геннадий Петрович Авласенко
– А ты?
Ничего на это не ответив, Витька лишь неопределённо пожал плечами и, как бы невзначай, прислонился щекой к Ленкиному колену. Впрочем, Ленка колено тотчас же убрала, и Витька едва не упал, лишившись опоры.
– Допустим, это прошлое… – Витька говорил уже в полный голос, едва не орал даже. – Допустим, что это так!
– Не ори! – сказал я. – Тут глухих нет.
– Если это прошлое… – Витька вновь перешёл на громкий шёпот, – так ведь прошлое уже прошло! Как, спрашивается, можно попасть в то, что уже прошло?
– Ты у меня спрашиваешь? – поинтересовался я.
– Да нет! – Витька вновь пожал плечами. – Просто рассуждаю вслух…
– Ну, ну…
Наташа!
Я старался не думать о ней, я отгонял от себя саму мысль о Наташе… но не думать о Наташе я не мог. Неужели она всё-таки ослепла?! Или это временно? И, вообще, излечимо ли это? И ежели даже излечимо, там, в настоящем…
И тут я понял, что у нас есть шанс! Один-единственный шанс на спасение!
Пещера!
Подавшись вперёд, я крепко ухватил Витьку за плечо.
– Слушай, ты помнишь, как мы шли?
– Куда шли?
Витька оторопело уставился на меня.
– Ты помнишь, как мы сюда шли? От пещеры сюда!
– От пещеры?
Этот идиот всё ещё ничего не понимал.
– Мы должны вернуться туда! – заорал я ему прямо в лицо. – Туда, где вышли из пещеры! Понимаешь?
– Что, снова туда? – Витька заметно побледнел. – Туда, в пещеру? Да отпусти ты плечо, больно!
Мне вспомнилась пещера, вспомнились липкие белёсые её стены, затхлый её запах… её чернота и отчаянье…
Наше отчаянье…
И те скелеты у стены…
– Это наш единственный шанс! – Я наконец-таки опомнился и разжал пальцы, а Витька, отшатнувшись от меня, принялся осторожно потирать плечо. – Ведь у нас нет другого выхода! Неужели ты ещё этого не понял, Витёк?!
Витька ничего не ответил.
Шумным этим диалогом мы, а, вернее, я, разбудил Жорку. Сначала он просто перестал храпеть, потом открыл глаза, чихнул и уселся на траве, дико озираясь по сторонам.
– Вляпались! – только и сказал он, смачно сплёвывая. – Говорил вам – не лезьте!
Жорка хотел ещё что-то добавить, но, видно, передумал и длинно, замысловато выругался. Потом он вновь закрыл глаза и завалился на правый бок.
Железные нервы у человека, что и говорить!
– Жорка! – спросил я, пока он ещё не задремал вторично. – Ты дорогу обратную не запомнил?
– Обратную, это куда? – Жорка повторно чихнул и вновь принял вертикальное положение. – В двадцатый век, что ли?
Оказывается, не только у меня чувство юмора вдруг прорезалось неожиданно… у Жорика тоже. А, может, это нам от Витьки перешло… ну, как бы в подтверждение закона сохранения материи. Всё просто: у Витьки пропало, у нас с Жоркой появилось.
Жорка сморщил конопатый нос и чихнул в третий раз.
– Насморк обеспечен! – доверительно сообщил он мне. – Только и не хватало для полного счастья, ёлы-палы!
Краем глаза я заметил, что Наташа уже не спит. Они с Серёгой о чём-то оживлённо беседуют… вернее, беседу ведёт один лишь Серёга, а Наташа…
Наташа, кажется, снова плачет…
– Ты извини! – шепчу я на ухо Ленке и встаю. – Я сейчас вернусь!
Из стихов Волкова Александра
Мы все
– моральные уроды!
Мы
человеческой природы
в себе
утратили частицу…
Так с неба,
влёт,
сбивают птицу
и в тесной клетке
за стеклом
она ещё
кричит от боли…
Она ещё
грустит о воле,
мотая
сломанным крылом…
* * *
Когда я подошёл к ним, Серёга вдруг поднялся и, идя мне навстречу, тихо, чтобы не могла расслышать Наташа, проговорил:
– Она всё ещё ничего не видит! Возможно, это пройдёт… а может… – он запнулся на мгновение. – В общем, попробуй её успокоить, хотя… – он вторично запнулся. – Какое тут, к чёрту, успокоение!
И он, подойдя к Витьке, опустился на землю рядом с ним, что-то негромко спросил. Я же некоторое время так и продолжал стоять неподвижно возле сидящей Наташи, потом сел рядом с ней и осторожно взял за руку.
– Санечка, это ты?! – Наташа судорожно сжала мою руку обеими руками. – Почему ты молчишь, Санечка?!
Почему-то она назвала меня Саней, как звала меня Ленка, а не Сашей, как обычно.
– Почему ты всё молчишь, Санечка?
– Я… я не молчу! – голос мой был каким-то хриплым и даже дрожащим, я тоже крепко сжал в своих ладонях её тонкие пальцы – Я… вот… разговариваю с тобой… Мы все с тобой, и я, и Серёга, и Витька… все…
Наверное, это было не совсем то, что следовало говорить ей сейчас… но что именно следовало говорить ей сейчас – этого я просто не знал…
– Санечка, я… я ничего не вижу! – прошептала Наташа и в голосе её было такое отчаянье, что у меня даже горло свело от боли. – Понимаешь, Санечка, я проснулась и подумала, было… а потом открыла глаза и… Ничего не прошло, понимаешь! Я ослепла, Санечка!
Наташа судорожно всхлипнула и замолчала… и только теперь я осмелился взглянуть на её лицо.
Лицо как лицо. И глаза, как глаза, обыкновенные глаза… Веки, правда, здорово припухшие, но это от слёз…
Вот только зрачки…
– О, боже, за что?! – прошептала Наташа и снова всхлипнула. – И почему именно я?!
– Это пройдёт, маленькая… должно пройти… Такое бывает, временная слепота…
Я говорил и сам верил в то, что говорил… просто потому что мне очень хотелось во всё это поверить. Но Наташа не верила, я явственно ощущал это… она не верила ни единому моему слову.
– Это пройдёт! – я постарался придать срывающемуся своему голосу максимум уверенности и убедительности… я говорил, по-прежнему не отпуская её руки. – Я где-то слышал или читал о чём-то подобном… Временная слепота… это от нервного срыва… от шока, так сказать…
– Нет! – прервала меня Наташа, как-то устало и обречённо качнув головой. – Это не шок и не срыв! Это яд! Она мне в глаза ядом брызнула!
Я весь похолодел и не нашёлся даже, что ответить. А Наташа судорожно как-то вздохнула и добавила тихо, еле слышно:
– Понимаешь, как будто кипятком ошпарила! Ну, тогда… вчера… И сразу боль такая невыносимая…
– А теперь? – осторожно поинтересовался я. – Теперь болит?
Наташа ничего не ответила. Она лишь молча и сосредоточенно перебирала мои пальцы, так, словно пересчитывала их…
Я тоже молчал, до боли сжав зубы.
– Санечка, – тихо сказала Наташа, оставив на некоторое время в покое мои пальцы. – Можно я задам тебе один вопрос? Впрочем, ты… – замолчав
