Внизу - Руслан Ряфатевич Агишев
— В-р-е-м-я п-о-ш-л-о…
Секунды начали дробиться на бесконечно малые величины, которые в свою очередь тоже делились на части. Резко выросшая проводимость нервных импульсов позволила остановить естественный ход времени. Оно для него превратилось из реальной в субъективно осознаваемую величину.
— В----р---е------м-----я…
Это и было состояние сверхзнания, которое позволяло интелам решать глобальные проблемы человечества в радикально короткий срок.
— п--------------о---------------------------
Все его чувства, ощущения сместились в одну точку, превратившись в единый сверхчувствительный орган. Он видел, слышал, ощущал все.
…Вот цесаревич переступил на месте, перенеся тяжесть с одной ноги на другую. Лоб его при этом покрылся едва уловимыми черточками морщин. Тоже самое повторилось, когда он сделал шаг на встречу Александру.
….Вот в тусклом свете фонаря каким-то странным показался оттенок кожи цесаревича. Почему-то ненормально серый. Не должен быть таким цвет здорового человека. Никак не должен.
….Ещё через аромат дорогого терпкого парфюма уловил что-то необычное. Странное. Снова принюхался. Химия, однозначно, какая-то химия. Цесаревич что-то принимает, наверное, какой-то препарат. Наркотики, вряд ли, а вот лекарство вполне вероятно.
… У него, кажется, что-то странное с ногами. Хотя, нет! Проблема не только с ногами или не столько с ногами. У всего тела довольно необычные реакции. Немного ломанные движения.
… А глаза! Что с глазами? Почему так расширены зрачки? Это ненормально, совсем ненормально для обычного человека! Если причина не состояние наркотического опьянения, то может быть это вызвано сильной болью.
Сотни и сотни фактов, замеченных особенностей и странностей стекались к нему непрерывным потоком, охватывая, буквально, все возможное и невозможное. Возникало и тут же исчезало гигантское число теорий и гипотез, объясняющих состояние цесаревича.
Все! Когда до цесаревича осталось всего лишь несколько шагов, интел все понял, и широко улыбнулся. У того, кто пришел к нему на встречу, неизлечимая болезнь. И, значит, лекарство ему нужно было не для кого-то, а именно для него. Теперь он был уверен, что с ним можно будет договориться. Ведь, как известно, в моменты смертельной опасности человек хватается и за соломинку.
— Доброй ночи, Ваше Высочество. Не правда ли отличная погода? — улыбаясь во все свои зубы, Александр показал сначала на лужи на дороге, а затем на свои грязные промокшие ботинки.
Тот тоже бросил взгляд на ботинки парня. После посмотрел на свои идеально вычищенные туфли.
— Шепчет, — и тоже улыбнулся. — Но может завершим светскую часть беседы и перейдем к делу?
— Хорошо, — кивнул парень. — Препарат у меня с собой. И он может все, Ваше Высочество…
Цесаревич при этих словах чуть пошатнулся. В глазах начала разгораться надежда.
— //-//-
Казалось, ничего с ним не случилось и все было по-прежнему. Изо дня в день происходили одни и те же события, встречались те же люди, произносились похожие слова. Скуратов-младший также каждое утро завтракал и выслушивал от отца очередную партию упрёков, затем отправлялся в гимназию, где все «крутилось» вокруг одних и тех же лиц, слов и поступков. Он сидел на парах, обсуждал кого-то из боярской сотни, глумился над изгоями. Словом, все было как всегда. Казалось бы…
— Димочка, сегодня вечером, как обычно? Или монахом заделался? — в перерыв между занятиями к нему на колени шлепнулась высокая блондинка и начала по-хозяйски ерзать своей упругой попкой. Елизавета, нынешняя пассия боярыча и одна из младших наследниц князей Урусовым, давно уже имела на него виды, в чем ее горячо поддерживали и родители. Породниться с родом Скуратовых было для них большой удачей. — Ты чего хмурной какой? Опять батя наезжает? Ничего, отстанет. Ты же нас-лед-ник, — это слово она произнесла едва ли не с придыханием, облизнув при этом полные ярко-красные губы. Получилось так сексуально, что у парня в горле пересохло. Рука сама собой поползла по девичьем бедру, задирая ультракороткую юбку все выше и выше. — Ого-го, вижу, мы уже на взводе, — громко рассмеялась Елизавета, запрокидывая голову назад и показывая точенную шею, на которой пульсировала синяя ниточка вены. Довольно стрельнула глазами и придержала руку парня. — Погоди до вечера…
Тонким пальчиком она медленно провела по носу боярыча, а после резко встала и пошла на свое место. Хороша, чертовка. Такая и мертвого из могилы поднимет, не то что молодого парня.
Но прошло немного времени и возбуждение молодого организма стихло. На него вновь накатила та гнетущая пелена, что не давала ему спокойно спать в последнее время. Хотя, что там спать? Он ел-то с трудом, мучаясь от нестерпимой жажды мести. Всякий раз, когда в его руке оказывался столовый нож, то перед его глазами вставала до боли реалистичная картина окровавленного тела.
— …Эта тварь еще умоется кровавыми слезами, — еле-еле шевелились его губы, снова и снова посылая проклятья. Рука Дмитрия с хрустом сжалась в кулак, который он тут же попытался разжать. Ведь, он должен был вести себя совершенно естественно, чтобы свершилось задуманное. — Еще немного, совсем немного…
Его ненависть к этому человеку превращалась во что-то болезненное, почти инфернальное, плохо поддающееся логическому объяснению. Ведь, это был всего лишь жалкий безродный уборщик, за которым тянулась слава идиота. Как он, вообще, мог рассматривать его в качестве врага? Они даже «рядом не стояли»! Один мойщик унитазов, второй наследник боярского рода! Черное и белое, холодное и горячее!
Только в душившей его ненависти не надо было искать каких-то объяснений. Поздно. Если в самом начале внутри него горел лишь огонек, то сейчас уже полыхал настоящий пожар! И каждое его действия, чужие разговоры и даже взгляды подкидывали в полыхавшее пламя все больше и больше дров. В глазах товарищей он искал насмешку над собой, в голосе подруги — сомнения в своей силе и мужественности. Отец же, которым он безмерно восхищался, вообще, в открытую смеялся над его над ним, называя неудачником и слабаком. Словом, везде Скуратов-младший видел последствия того оскорбления, которое ему нанес тот проклятый уборщик! Повсюду…
Но сегодня должно было все измениться. Через несколько часов эта безродная тварь заплатит за каждую секунду его унижений. И теперь это нужно не его отцу, не его друзьям и подругам, чтобы самоутвердиться. Это нужно было ему самому. Так и никак иначе он не вернет свое уважение.
— Ты за все мне заплатишь… За все, — билась в его голове
