Конфайнмент (СИ) - Тимофеев Владимир

Когда это всё началось? Где она, эта точка ветвления?

Перед глазами неожиданно всплыло второе послание из будущего, то самое, в котором Синицын пытался разъяснить мне «на пальцах» теорию времени.

Схватив сумку и быстро покидав в неё первые попавшиеся под руку тетради и книги, я бросился к двери.

— Ты куда?! — донеслось до меня уже в коридоре.

— Учиться! — махнул я рукой, выскакивая из блока…

Проверить внезапно пришедшую в голову мысль можно было только одним способом.

Всё равно ведь собирался, как и вчера, смыться от соглядатаев через стройку и институт, так почему бы не сделать это на пару часов раньше?

По воскресеньям часть учебных корпусов, как правило, закрывались, и если бы не уже начавшаяся зачётная сессия, в нужное место я мог бы сегодня и не попасть. Однако повезло. Библиотека с читалкой кафедры иностранных языков оказалась открыта, и мне снова удалось без проблем проникнуть на стройку через окно санузла.

Сегодня первым на стройплощадке меня встретил Бузун. Увидав злоумышленника, он бросился ко мне с громким лаем, но уже через пару мгновений, видимо, почуяв знакомый запах, перестал гавкать, а ещё через пару вдруг закрутил хвостом и начал прыгать вокруг меня как щенок, окончательно признав в качестве «своего». Наградой ему стал заныканный из столовой бутерброд с половинкой люля-кебаба. Думал сожрать его сам, ближе к вечеру, если внезапно проголодаюсь, но — делать нечего — пришлось поделиться с псом. Он у нас всё-таки сторож, а не хухры́-мухры́…

Бузун проводил меня до самой двери «Прорабской» и даже гавкнул вместо звонка: мол, открывайте, хозяева, гости пришли.

Никто, конечно, мне дверь не открыл, я отворил её сам.

— Привет, дядя Коля! Как жизнь? Куда Петровича подевал?

— Жизнь бьёт ключом и всё по башке. А Петрович по воскресеньям дома сидит, нервы расшатанные успокаивает. — Иваныч поднялся из-за стола и протянул для пожатия руку. — Здорово, Дюха! Чего опять к нам? Опять что ли встречу какую назначил?

— Нет, сегодня другое, — я покачал головой и плюхнулся рядом на лавку. — Сегодня я позвонить хочу.

— Ленке?

— Да.

— Дело хорошее. Одобряю.

Барабаш подвинул мне телефон и, деланно отвернувшись, принялся нарочито шуршать журналами, актами и чертежами, изображая «рабочий процесс».

Секунд пять я просто смотрел на него, но после не выдержал:

— Иваныч!

— А? Чего? — встрепенулся тот.

Я положил руку на телефонную трубку и укоризненно хмыкнул.

Иваныч вздохнул.

— Ладно. Пойду прогуляюсь. Пятнадцать минут тебе хватит?

— Думаю, да.

— Хорошо. Вернусь через двадцать…

Дверь хлопнула. Дядя Коля ушёл.

Я сунул руку в карман и достал пятачок.

Если против меня играет само мироздание, лишний раз в этом убедиться не помешает.

Монетка взлетела в воздух.

Орёл — звоню Кривошапкиным, решка …

Поймав на лету пятак, я хлопнул им о предплечье.

Убрал ладонь.

Решка.

Для закрепления результата проделал эту операцию ещё пять раз.

Решка. Решка. Решка. Решка. Решка.

Как и предполагалось.

Подняв трубку, я медленно набрал номер.

— Алло, — отозвались на том конце провода.

— Привет. Это я…

Когда дядя Коля вернулся, я стоял у окна и наблюдал за тем, как загружают мешками стоящий возле ворот ЗиЛ-130.

— Ну что, дозвонился?

— Ага.

— И как?

— Нормально. Договорились, что встретимся.

— Молоток! А где?

— Да так… в одном месте.

— Не хочешь говорить? — усмехнулся Иваныч. — Ну и правильно. Нечего всем об этом рассказывать… Ты, кстати, чего там высматриваешь? — кивнул он на покрытое пылью окно.

Я развернулся к Иванычу.

— Слушай, дядь Коль. А Васька, твой родственник, он сейчас куда уезжает?

— А ты почему спрашиваешь? — нахмурился Барабаш.

— Да я просто подумал… Может, мне с ним по пути, а?

— Так ты сэкономить хочешь, — догадался Иваныч. — В область он едет, в Лобню. Там у нас новый объект открывают, надо чуток барахла перекинуть.

— В Лобню?! — вплеснул я руками. — Так мне же туда и надо.

Иваныч посмотрел на меня с подозрением, но выспрашивать дальше не стал.

— Чую, мудришь ты, Дюха. Ну да ладно. Скажу Ваське, чтобы подбросил тебя. Так уж и быть.

— Спасибо, дядь Коль, — с чувством поблагодарил я Иваныча.

— Да ладно, чего уж там, — махнул он рукой…

С объекта мы выехали через пятнадцать минут. Василий против того, чтобы «подбросить студента до Лобни», не возражал, хотя я, честно признаюсь, думал, что он обязательно заартачится. Помня его жуликоватую натуру и характеристику прощелыги, «выписанную» ему дядей Колей ещё в сентябре, этого можно было ожидать больше, чем скорого и безоговорочного согласия. Однако всё произошло с точностью до наоборот.

Барабаш объяснил этот «феномен» просто, тихо сообщив между делом:

— Он вчера, с согласия мастера, рулон рубероида спёр. А сегодня я ему пообещал ещё два, так что пусть бы он только попробовал кочевряжиться, уж я бы ему ух!

Дядя Коля состроил зверскую рожу и показал крепко сжатый кулак.

Я мысленно с ним согласился.

Против таких аргументов действительно не попрёшь…

До переезда на «Новодачной» Васька-водила болтал не переставая: ругал начальство, жаловался на «тяжёлую» жизнь, хвастался собственной предприимчивостью. После переезда он неожиданно протянул руку к бардачку на «торпеде» и дёрнул вниз крышку.

— Гляди, паря, чего у меня есть.

В бардачке вместо засаленных путевых листов обнаружилась вмонтированная в металл магнитола.

«АМ-302 стерео», — прочитал я название на панели.

— Сам мастерил, — горделиво заметил Василий. — «Волга» у начальника автоколонны пошла под списание, ну я и подсуетился. На эту штукенцию целая очередь выстроилась, а я всё равно первый успел, потому что не ленивый. Все ждали, когда тачку на улицу вывезут, чтобы потом на свалку, а на самом деле её можно было прямо в цеху подшаманить. Приказ-то всё равно уже вышел, чего ждать-то…

— А колонки куда присобачил? — поинтересовался я для проформы.

— Сзади над стойками, — махнул себе за спину Иванычев родственник. — Ох, и повозился я с ними, всю обшивку снимал, полдня ковырялся…

— А слышно? У тебя же тут грохот, как в танке.

— Не веришь? — оскорбился Василий. — Ну, тогда вот, слушай.

Он вынул откуда-то из-за сиденья кассету и вставил её в магнитолу:

— Специально у племянника взял, чтоб проверить.

— А что там?

— Да хрен его знает! Фигня какая-то, но слушается нормально, сейчас убедишься…

Слушалось и вправду нормально, хотя для этого и пришлось прокрутить громкость почти до упора — шумоизоляция в ЗиЛе оставляла желать лучшего.

А Васькиного племянника я даже зауважал. Не у каждого в нынешнем времени найдётся свежая запись «Аквариума», да ещё и не на обычной катушке, а на компакте типа МК-60.

Мне кажется, нам не уйти далеко,

Похоже, что мы взаперти.

У каждого есть свой город и дом,

И мы пойманы в этой сети;

И там, где я пел, ты не больше, чем гость,

Хотя я пел не для них.

Но мы станем такими, какими они

Видят нас —

Ты вернешься домой,

И я — домой,

И все при своих…[1]

Странно, но эта нехитрая песенка оказалась вполне созвучна моему теперешнему состоянию.

Разговор с Леной сложился легко, словно и не было у нас никаких размолвок.

«Я хочу тебя видеть. — Я тоже. — Нам надо поговорить. — Согласен. — Приедешь? — Приеду…»

То, что приехать я должен был в один частный дом в Шереметьево (а это всего лишь в двух километрах от кацнельсоновской дачи), меня нисколько не удивило — учитывая синицынскую теорию, по-другому и быть не могло. И от станции Лобня дотуда всего одна остановка на электричке. Короче, успею и поговорить до эксперимента, и изменения в него кое-какие внести, если понадобится…