Когда не горят костры - Джезебел Морган
Много времени мне потребовалось, чтоб вернуться к ней, чтоб пересечь океан и пять подземных рек, великий лабиринт и врата между миром снов и миром нашим. Я знал, что я опоздаю, но не тяготился этим. Главное, что я пришёл к ней.
Когда я вошёл на маленькое кладбище, сплошь заросшее мелкими колючими розами, бушевала гроза. Ветер нагнал иссиня-чёрные тучи, тяжёлые и низкие, разбухшие от ядовитой влаги дождей. Из их рокочущего нутра то и дело вырывались узкие молнии, похожие на змеиный язык. На короткие мгновения они превращали мир в чёрно-белую гравюру в старой книге.
Я сорвал с ближайшего куста мелкий, ещё не раскрывшийся белый бутон, и в моей ладони он налился кровью, заалел, а из сломанного черенка упали несколько тёмных капель. Остальные же кусты увяли на глазах, один за другим, иссохли, съежились, сухой трухой осели на землю. Вся их дикая, бушующая жизнь осталась в одном маленьком бутоне, который продолжит жить и цвести, даже оторванный от ветви.
Как и моя возлюбленная.
Стоило мне подойти к склепу, как камни, которыми замуровали вход, песком осыпались на землю. Молния над головой сверкнула особенно ярко. Внутри, на постаменте лежала чёрная мумия в истлевших лохмотьях, а из её груди торчал кол.
Я только головой покачал.
Осторожно коснувшись волос, я заправил в них алеющий бутон, нежно провёл кончиками пальцев по скуле.
– Просыпайся, любимая.
Она услышала. Она не могла не услышать – ведь даже сквозь полог смерти она чувствовала неровную, дёргающую боль в груди.
Она открыла глаза, со стоном села. Я помог её слабым рукам вытащить кол, который тут же осыпался прахом, едва покинул её грудь.
Она плакала, она смотрела на свои почерневшие ладони, сухие, жёсткие, бугристые ладони мумии и плакала.
– Я так долго ждала, – вздохнула она сквозь слёзы.
Я вынес её на руках из склепа, и дождь смыл с неё пыль долгого сна. В коротких вспышках молнии она была прекрасна, как раньше.
– Не плачь о своей красоте, любимая, – утешал я её, – она – всего лишь засохший цветок. Вспои его кровью своих убийц, и расцветёт она с прежней силой.
Она слушала и кивала.
Я привёл её в родной дом. Можно сказать, я вернул её родственникам – как они того и хотели.
И теперь им суждено прахом лечь на землю, чтоб возлюбленная моя, сломанная роза, жила и цвела во веки веков.
Цена ошибки
С вершины холма на Гленншин открывался прекрасный вид. Городок лежал в чаше меж холмов, и ладные белые домики с чёрными крышами издали казались игрушечными. Пастбища отсюда было не видать, но Кэтрин не сомневалась – по ним бродят самые спокойные и самые пушистые овцы из всех, что она видела за свою жизнь.
– Идиллия, мать её! – Грейс сплюнула под ноги и опустила бинокль. У неё всегда поразительно работала чуйка на колдовство и гламор. – Даже странно, что никто не заметил эту сказочную деревушку у себя под носом!
– Дай-ка мне взглянуть, – мягко улыбнулась Кэтрин, – отсюда толком и не видать, что тебе так не понравилось.
Грейс протянула ей бинокль, скрестила руки на груди и задумчиво потёрла подбородок.
– Знаешь, даже и сформулировать не могу, что не так. Просто не по себе.
Кэтрин поднесла бинокль к глазам и с любопытством огляделась. Деревушка и впрямь казалась сказочной: чистенькая, ухоженная, на подоконниках – горшки с высохшими цветами, в окнах – кружевные занавесочки, около паба степенно беседуют два опрятных мужика, из лавки спешит женщина в старомодном платье… Кэтрин легко бы приняла всё за декорации для исторического фильма, если б сама накануне не перерыла все путеводители, пытаясь выяснить, а где же вообще Гленншин находится и существует ли вообще.
– Неудивительно, – она вернула бинокль Грейс. – Во-первых, Самайн на пороге, вся чёртова нечисть так и лезет наружу. А во-вторых, мне всё интереснее и интереснее, как Ллойд разузнал про это место и, если уж узнал, то чего не разобрался сам.
Грейс недовольно передёрнула плечами, уходя от ответа. Кэтрин с осуждением поджала губы: нежная привязанность подруги к англичанину её раздражала до сведённых пальцев – как вообще можно по доброй воле иметь дело с англичанами?! Возмущение своё, впрочем, она держала при себе: знала, как Ллойд напоминает Грейс погибшего жениха.
– Что ж, давай спустимся и поглядим вблизи. Но за руль я тебя не пущу, и так не знаю, кому благодарности возносить, что мы вообще сюда доехали!
Грейс фыркнула, забираясь внутрь, но хлопать дверцей не стала – в конце концов, автомобиль давно считался общим и подходила её очередь оплачивать ремонт.
– Как бы «фордик» совсем не сдох, – проворчала Кэтрин. – Такое чувство, что мы здесь первые автомобилисты с Великого Потопа.
– Не удивлюсь, если так и есть, – недружелюбно процедила Грейс и принялась вытряхивать на колени обереги из рюкзака. Рябиновые бусы, чётки, засушенные и перекрученные травы, чёрная соль – Грейс предпочитала возить с собой весь арсенал, чтобы ничто не застало её врасплох. После очередного встряхивания сверху на горку оберегов вывалился огромный ржавый гвоздь, зацепившийся за подкладку.
– Вульгарщина! – не удержалась от пренебрежительного фырканья Кэтрин.
– Ты лучше за дорогой следи. И вспомни сама, сколько раз таскала у меня этот гвоздь, чтоб свои круги чертить!
– Исключительно для того, чтобы придать смысл тому, что ты его таскаешь! Не правда ли, было б обидно, если б он ни разу не пригодился?
Грейс не удержалась от смешка и кивнула на выбившуюся из-за ворота подвеску, деревянную пластинку с короткой надписью на огаме:
– Ты, я гляжу, в этот раз тоже с амулетом? Неужели уверовала в их чудодейственную силу?
Кэтрин поспешно спрятала подвеску под одежду и неохотно призналась, не отводя глаз от дороги:
– Фергус вручил, когда узнал, что Ллойд нас прямо перед Самайном услал. Неудобно отказываться было.
Дорога и впрямь была так себе, просёлочная, разъеденная язвами луж, с плешивыми островками травы между глубокими колеями. Кэтрин могла бы поклясться, что тут только на телегах ездят, словно на дворе не конец двадцатого века, а разгар девятнадцатого!
– В таких местах обычно обитают лианнан ши. – Грейс перебрала обереги, намотала чётки на запястье, а соль убрала в карман. Всё остальное аккуратно сложила обратно в рюкзак, рассовав по разным отсекам.
– С нею Ллойд справился бы играючи, – нехотя признала Кэтрин. Хоть она и едва терпела этого англичанишку, преумалять его способности считала глупым. – Меня больше пугает, что он и не сказал толком, что здесь искать…
Грейс покосилась на напарницу и хрипло рассмеялась:
– Пугает? Тебя? За те пятнадцать лет, что я тебя знаю, это едва ли пятый раз, когда ты признаёшься, что тебе страшно!
– …потому что это наводит на мысли, что Ллойд-то прекрасно знает, что здесь творится, а нам не сказал из своих собственных соображений, – не меняя тона, продолжила Кэтрин.
Грейс только глаза раздражённо закатила:
– Когда ты уже прекратишь в абсолютно каждом англичанине видеть врага? Кажется, Ллойд ни разу не дал повода в себе усомниться!
– Это значит, – Кэтрин усмехнулась с затаённой злобой, не отводя глаз от дороги, – что у него ещё всё впереди. И я буду к этому готова.
Больше они ни слова не проронили. Спор был старый, пустой, не задевающий ни чувств, ни мыслей, и Кэтрин сама удивлялась себе, как ещё не надоело зря воздух сотрясать.
Вблизи деревня производила удручающее впечатление. Стены домов, покрытые паутиной трещин и проплешинами отвалившейся штукатурки. Бурые сухие стебли без листьев или цветов в горшках на подоконниках. Сонные, благостные улыбки местных, их мутные глаза, неторопливые речи.
Кэтрин сбавила скорость и едва ползла по узкой улочке меж невысоких двухэтажных домов, обложенных дикими и замшелыми валунами по фундаменту. Она вовсю вертела головой, стараясь заметить как можно больше, прежде чем придётся выходить из автомобиля. В конце концов, у них уже был неприятный опыт, когда тихое, едва ли не райское местечко оборачивалось сущим кошмаром, стоило отойти от «фордика» на десяток шагов. Лучше уж осмотреться заранее и дать газу, чем потом бежать к автомобилю наперегонки с десятком зубастых тварей.
Грейс шумно принюхалась и чихнула.
– Пахнет фейри.
– Всё-таки лианнан ши?
– Даже ей будет не под силу зачаровать целую деревню. – Грейс нахмурилась, по-змеиному облизала губы. – Да и пахнет… странно. И очень слабо. Особенно для кануна Самайна.
Они остановились напротив паба, украшенного гирляндой из жёлтых и красных кленовых листьев и светильниками-джеками, по-старомодному вырезанными из репы, а не тыквы. Звякнул колокольчик на двери, и напарниц встретил
