Роман Суржиков. Сборник (СИ) - Суржиков Роман Евгеньевич
Если бы проходил конкурс сложных вопросов, Лера стала бы чемпионом.
— Время сейчас не то, чтобы любить. Можно надеяться, можно мечтать. Можно верить — в бога, вселенную, Павла Петровича. Можно отчаяться, плюнуть на все, бухать или трахаться до потери пульса. Или просто вкалывать круглые сутки и не думать ни о чем. А вот любить — не в духе времени как-то…
Девушка кивнула:
— Еще можно стать остроумным циничным пофигистом.
— Или искать приключения на свою голову, чтобы жизнь не казалась пустой.
Запищал телефон, и Лера не успела выпустить ответную стрелу. Я пошел на мостик. Телефон — это сказано условно. Личных телефонов нет ни у кого — под барьером радиосвязь невозможна, шумы на всех частотах. Есть проводная компьютерная сеть, как интернет на Старой Земле. На мостике я открыл экран своего компа и увидел испуганное округлое лицо Юлии Ивановны — директора фабрики, расположенной в космопорту. Это милейшая женщина и хороший администратор, но с физикой близка так же, как я с балетом. Так что сказанное ею меня ни капли не удивило:
— Витюша, милый, очень нужна ваша помощь! Опять! Наш реактор перегревается, вы представляете!
Еще бы, отлично представляю! Как будто в первый раз…
— Мы пустили новый конвейер — хотели поднять выпуск, это было бы потрясающе, и сам Павел Петрович лично просил… Но энергии не хватало, и мы его немного подогнали, реактор в смысле. Всего-то на двадцать процентов, а он вдруг!..
Ну кто бы мог подумать!..
— Умоляю, Витя, приезжайте! Очень нужна помощь, позарез!
Куда же я денусь — приеду. Я же теперь инженер-энергетик, коллега огнетушителя: мы оба нужны, когда что-то не в порядке.
— Температура коры какая?
— Сейчас сто сорок пять по Цельсию. Это очень плохо?
— Слейте всю воду из системы охлаждения и ждите. Скоро буду. Только обязательно слейте воду!
Юлия Ивановна расцвела и попрощалась.
Дверь на мостик была открыта, так что Лера слышала почти все.
— Вам нужно ехать?
— Очень нужно. Но ты не бойся.
Чтобы не было причин для страхов, я показал ей, как запечатать все люки и превратить «Забаву» в крепость, как включать внешний обзор и динамик, как позвонить в дружину — на крайний случай, и как запустить движки — на самый крайний. Я искренне надеялся, что самый крайний случай не случится.
Лера заверила, что все будет в порядке, и улыбнулась так, что отпали малейшие сомнения в ее словах. Я попрощался и вышел.
От нас до космопорта на пармашине — два часа тряски по раскуроченным дорогам. А за два часа неизвестно, что еще эти ударники труда сотворят со своим реактором. Давно мне пора обзавестись аэром, но выпуск новых аэров пока не наладили, а старых осталось в городе пятнадцать штук, и все заняты на крайне общественно важных делах: четыре в скорой, шесть в дружине, два в центральной пожарке, один — личный транспорт Павла Петровича, остальные два — не помню чьи. Когда нужно, мне помогает тот аэр, что состоит при нашей районной заставе дружины. Работа у хранителей правопорядка спокойная, без погонь и прочих стрессов: не поручусь на счет прав, а вот с порядком в городе полнейший порядок. Потому дружинный аэр обычно стоит на месте, у дверей заставы. Стоял и сейчас — сияющий каплевидный красавец с ажурными перьями воздушных рулей.
На вахте оказалось пятеро дружинников, все со мною знакомы. Был и лейтенант Комаровский — командир заставы. Лейтенант — человек хладнокровный и рассудительный, хотя и устрашающей внешности: шрам от обморожения на всю левую щеку. Взорвался в руках термос с чаем: термос был бракован, чай разогрелся и закипел.
Поздоровались, пожали руки.
— Вызывают? — Спросил лейтенант.
— Так точно. Космопорт. Сухогруз «Берестов». Реактор. Поможете?
— Надо так надо. Идемте.
Комаровский сам подвел меня к аэру и сел за штурвал. Вдруг я понял, что именно этого мне и хотелось, чтобы он сам. До порта семь минут полета, Комаровский — человек толковый, и у меня был важный вопрос к нему.
Аэр оторвался и набрал скорость. Движок не слышался вовсе, только гул воздуха за колпаком. Над головою серое небо, под ногами — звездная россыпь светильников и золотистый город, окрашенный ими. Я сказал:
— Игорь Данилыч, позвольте спросить.
— Спрашивайте.
— Убийства в городе часто бывают?
Он усмехнулся:
— Виктор Андреевич, будто вы новостей не читаете.
— Ну, в новостях вроде как не слышно, но ведь почтенный наш Председатель плохих новостей не любит. Да и к чему народ зря волновать…
— Если Павел Петрович приказал фильтровать новости, значит, так правильно, — рассудительно отметил Комаровский. — Но за свой район могу точно сказать: последнее убийство совершено пять лет назад. За еду убил один. Тогда еще распределения не было.
— Да, распределение — отличная штука.
— Павел Петрович — умница. Вот так.
Кварталы размазываются сетчатой рябью. Свечки-небоскребы вырастают под нами и тут же отпадают назад.
— А скажите, Игорь Данилович, что с ним сделали?
— С кем?
— С убийцей.
— Согласно закону. Подвели к барьеру, приставили к затылку ствол, сказали: «Иди». Он и пошел.
— И что? Прошел?
— Отчасти. Он шагнул. Передняя половина тела коснулась барьера и исчезла. Включая ногу, ребра, лицо. А то, что осталось, упало обратно. Вот так.
Пролетаем над станцией охлаждения металла. Жидкий металл, собранный со всего города, разливают по керамическим ячейкам и студят струями плазмы. Сверху станция похожа на шахматное поле: часть клеток сияет слепяще-красным, другие тускло отблескивают застывшей сталью.
— Игорь Данилович, а если сейчас, к примеру, снова убийцу поймают — с ним так же поступят?
— Закон на этот счет выражен ясно. Статья 12 главы второй уголовного кодекса: «Наказанием за предумышленное либо непредумышленное убийство является смертная казнь. Способ казни выбирается на усмотрение судьи. Предпочтение отдается выполнению общественно полезных работ, ведущих к неизбежной смерти лица, выполняющего их». Вот так. Вы знаете, Виктор Андреевич, одну полезную работу, которая неизбежно приводит к смерти.
Ну да — выход за барьер. Никакие излучения не проникают сквозь него, а значит, коль и удастся выбросить наружу какой-нибудь прибор, он не передаст информацию обратно. Другое дело — живой человек. Если сможет выйти живым, то сможет и вернуться. Ударение на «если».
— Ну а если будут смягчающие обстоятельства?
Промчались над Голубым озером. Вся поверхность кипела, пар лежал рыхлым белесым покрывалом.
Лейтенант Комаровский очень внимательно поглядел на меня.
— Это какие, например?
— Ну, ревность, аффект.
— Не смешите. Мы что с вами, герои мелодрамы?
— Месть. Обидели близкого человека.
— Пусть укажут мне на обидчика — тому мало не покажется.
— Несчастный случай?
— Виктор Андреевич, наша жизнь здесь — вот несчастный случай. А убийство — это совсем другое.
— Самозащита?
— Дайте ему под дых. Сломайте руку. Каблуком по колену можно.
— А если из «железки»? В целях самообороны.
— Стреляйте в ногу или в брюхо, потом вызывайте скорую. За три минуты прилетят — починят.
— А если случайно в жизненно важный орган?
— Сердце и мозг — это семь процентов площади цели. Не попадайте в них случайно. Лучше не надо.
Под аэром развернулось бетонное поле порта, дружинник начал было снижение, но вдруг вновь забрал вверх.
— Виктор Андреевич, — очень тихо сказал Комаровский, — вы хороший человек. Уважаемый, умный. На корвете ходили… Сейчас я посажу аэр. Если вы уже убили кого-то, выйдите из кабины и сделайте так, чтобы ни один человек больше вас никогда не увидел. А если собираетесь убить, то выпейте сейчас коньяку, потом езжайте в Центр, найдите блондинку погрудастее и не слезайте с нее до утра. Это лучше убийства, поверьте.
Он протянул мне термофлягу. Я отвернул крышку и хлебнул.
— Никого я не убивал, Игорь Данилыч.
