Джесс Эвейл - Рыжая Кошка
Медленно, шаг за шагом, мы продвигались вглубь Топей. Тучи насекомых вились над нами, забивались в нос и в рот, лезли в глаза — вскоре на нас не осталось живого места. Я не смотрел назад, я не смотрел вперед, я не смотрел под ноги. Я не чувствовал времени, а вскоре перестал ощущать и укусы насекомых, и чудовищное зловоние, царившее вокруг. Мир исчез — остались только узенькая холодная ладошка Ари в одной руке и шершавая кора неоструганного посоха в другой. И впереди — рыжее пятнышко, единственная наша надежда.
Я не сразу заметил, что ступаю уже по твердой земле. А когда заметил, не сразу поверил в это. Качнулось перед глазами бледное, измученное личико Ари — я еле успел подхватить ее, она готова была упасть. Я опустил девушку на траву и уселся рядом, гладя ее по голове, а по щекам ее неудержимо катились слезы.
— Ну, будет, будет, — шептал я. — Ведь мы прошли. Мы живы, мы совершили невозможное, мы победили, Ари.
Кешт прищурила изумрудные глаза, отряхнулась и принялась невозмутимо вылизывать лапки.
* * *— Что же нам теперь делать? — Голосок Ари звучал почти умоляюще. — Как мы переберемся на ту сторону?
— Вероятно, нам придется срочно отрастить себе крылья, — съехидничал я и тут же пожалел об этом, потому что губы девушки жалобно дрогнули и глаза наполнились слезами. Впрочем, утешать ее мне было некогда. Я действительно не представлял, как нам преодолеть эту реку.
Кешт подошла к самому краю обрыва, припала к земле и осторожно заглянула вниз, туда, где ревело и бесновалось жидкое пламя. Огненная река. Слишком широкая, чтобы перепрыгнуть. И не из чего соорудить мост. Единственное дерево — на том берегу. Кряжистый дуб, наполовину опаленный жаром реки, но все еще живой, все еще тянущий над потоком кривые ветви.
Ветви. Я достал из мешка веревку. Ветви достаточно толстые и с зелеными листьями. Не сломаются, выдержат. И веревка выдержит. Одного.
— Ты хочешь прыгать? — губы Аринионы побелели.
Я сделал на конце веревки скользящую петлю и подошел ближе к краю обрыва, примериваясь.
— Но ведь веревка может загореться. Смочить бы ее.
Я обернулся к девушке:
— Чем смачивать? Уже больше недели ни реки, ни ручья. Воды по полфляги осталось. Истратим — а ну, как на той стороне такая же сушь? Ты можешь наколдовать воду?
— Попробую...
Кешт, прижав уши, задом попятилась от края обрыва. Похоже, здесь она ничего не могла поделать. Оставалось надеяться, что у Ари хватит умения.
Я уселся на землю, посадил кошку к себе на колени и почесал за ухом. Оставалось ждать.
— Не получается, — с отчаянием сказала, наконец, Ари. — Я никогда еще не пробовала этого делать. Только в книгах читала.
— Ясно, — вздохнул я. — Что ж, значит, рискнем. Все равно иного выхода у нас нету.
Петля туго затянулась на ветви дуба.
— Ари, давай! Я за тобою.
— Нет, — она покачала головой. — У нас только один амулет. Поверхность реки слишком близко, жар даже здесь чувствуется. Без амулета ты сгоришь, прежде, чем коснешься противоположного берега. Кому-то придется остаться.
Я потянул ремешок с шеи:
— Прыгнешь сначала ты. Потом привяжешь амулет к камню и перебросишь сюда.
— Не получится. Посмотри.
Я проследил за ее взглядом: веревка дымилась.
— Прыгайте, месьор Конан. Вы еще успеете... может быть. Я — нет.
Я быстро пожал ее маленькую ладонь. Забросил на плечи мешок, самым непочтительным образом сунув туда Кешт. Впрочем, она ничего не имела против.
Покрепче ухватился за веревку, изо всех сил оттолкнулся ногами от края обрыва.
Может быть...
Я летел сквозь огонь — то ли несколько мгновений, то ли вечность. Вокруг с треском неслись вверх искры, и языки пламени лизали мои подошвы.
... А потом я с размаху грохнулся на сухую бесплодную почву. Невредимый, если не считать локтя, которым я хорошо приложился об камень. Поднялся. Повертел в руках и отбросил обгоревший кусок веревки.
Успел.
— Прощайте, господин Конан! — донеслось с того берега.
— До встречи, Ари!
Лес. Наконец-то, вокруг был нормальный лес. С поющими птицами. С родниками. С травой и спелыми ягодами. Я почти наслаждался — когда удавалось забыть о цели нашего путешествия. Кешт тоже приободрилась и, кажется, пыталась ловить мышей.
Как-то там Ари? Удалось ли ей выбраться или так и сгинула в пустошах вокруг той проклятой реки? Чему только Кешт учила эту девчонку? Та же ничего не умеет!
Та-ак, а где Кешт?
Я завертел головой, но кошки нигде не было видно. Висков словно коснулись холодные пальцы.
— Кешт?
Откуда-то сверху раздалось мяукание.
— Слезай. Полон лес мышей, уж птиц-то можно оставить в покое?
— Мя-ау! — и шорох когтей по коре.
Я задрал голову. Рыжая примостилась на ветке и слезать явно не собиралась.
— Кешт, не глупи. Что тебе там понадобилось? Спускайся! — я сказал это резче, чем собирался. Виски начало покалывать, вдоль хребта пополз озноб.
Новый жалобный вопль — и кошка полезла выше.
— Кешт! Ке-ешт! Кештиора Арнамагелльская! Выше.
— Ты ведешь себя, как... последняя кошка!
Я плюнул с досады и полез за ней.
Внизу зашелестели кусты.
Я глянул туда, и холодный пот выступил по всему телу, когда я понял, от чего спасла меня Кешт.
Желтые муравьи. Земля под деревом в один миг покрылась шевелящимся и шуршащим ковром.
Крупные — длиною в ладонь, — они строили муравейники в два-три человеческих роста. И горе было тому человеку или зверю, который осмеливался приблизиться к этой постройке. За считанные секунды от него оставался обглоданный скелет.
Хуже всего было то, что раз в десятилетие, а иной раз и чаще эти твари сходили с ума. Бросали свой муравейник и мчались, уничтожая на своем пути все живое, пока не встречалась на их пути река или озеро. Останавливаться они не умели. Мне рассказывали, что потом вся поверхность воды бывала покрыта их скрюченными трупами. Впрочем, маги и деревенские знахари научились использовать эти останки для приготовления зелий и амулетов и по несколько дней после происшествия плавали на лодках, собирая муравьиные трупы в мешки.
Кое-кто сообразил даже окружать муравейники рвами с водой — на почтительном расстоянии, разумеется. Но здесь водоема не было. Меня отделяли от смерти лишь пять-шесть локтей древесного ствола внизу.
Если эти твари меня почуят...
Кешт замерла где-то у меня над головой. Она ли коснулась меня своей мыслью, спасло ли меня чутье, которое развивается у всякого воина и путешественника, но только я, неожиданно для себя самого, потянул из ножен меч. Изогнулся и приложил его поперек к стволу пониже той ветви, на которой я примостился, поджав ноги. Один из муравьев пополз вверх, ощупывая усиками кору, за ним другой, третий. Я стиснул зубы.
