Кристина Стайл - Дочь кузнеца
Релан хлопотал возле брата, вытирая ему лицо пригоршнями чистого снега. Рулан вдруг открыл глаза, слабо улыбнулся и спросил:
— Добили гадину?
— Добили, добили, — успокоил его Ниун. — Лежи спокойно. Сейчас сделаем носился и доставим тебя домой. Ничего страшного. Скоро встанешь на ноги.
— Так ты возьмешь нас с собой?
— Молчи, тебе надо беречь силы.
— Возьмешь?
— Вот упрямец! Возьму.
Рулан удовлетворенно вздохнул и мгновенно погрузился в глубокий сон.
4
Ниун никогда не нарушал данного слова. Недаром говорили: "Киммериец никогда не сделает то, что ему приказывают, но всегда выполнит то, что обещал". И не его вина, что он не смог выполнить до конца обещание, данное Рулану. Раны юноши оказались, хоть и не опасными для жизни, но все же достаточно серьезными, чтобы тот еще долго не мог покинуть дом. Лекарь, который, по счастью, жил неподалеку, осмотрел его и заявил, что выздоровление будет долгим и вряд ли Рулан сможет ходить на большие расстояния прежде, чем листва на деревьях сменит цвет с зеленого на желтый и начнет падать на землю.
Так долго Ниун ждать не мог, и поэтому тронулся в путь, взяв с собой лишь одного из братьев, Релана. Идти вдвоем оказалось намного легче и веселее, и за два дня путники продвинулись довольно далеко на юг. Чем дольше они шли, тем сильнее чувствовалось приближение весны. Пару раз Ниун с Реланом попали под сильнейший дождь, который почти смыл остатки снега, еще серевшие под корнями деревьев с развесистыми кронами и в густых низких кустарниках, словно слизнул их длинным влажным языком. На открывшейся черной земле начали пробиваться первые робкие цветы, мхи, умытые живительной влагой, заиграли радостной зеленью, все чаще и чаще слышалось щебетание птиц, которые принялась вить гнезда, почки на лиственных деревьях набухли, и в лесу запахло свежестью и теплом.
Еще одни день подошел к концу, и путники, увидев могучий дуб, корни которого высоко поднялись из земли и образовали некое подобие пещеры, решили остановиться тут и заночевать. Разожгли невысокий костер, развязали дорожные мешки и вынули снедь. Припасов оказалось не так уж и много, и Релан, тщательно пережевывая спинку вяленой рыбы, задумчиво проговорил:
— Сейчас бы кусок свежего, слегка обжаренного на костре мяса...
— Почему бы и нет? — живо откликнулся его спутник. — Ты видел неподалеку олений помет? На рассвете можем выследить того, кто его оставил, и поедим вволю, и с собой возьмем.
На то и порешили. Ночная мгла еще не успела полностью рассеяться, как путники были уже на ногах, готовые выйти на охоту. Оба уже имели достаточный опыт, и им не надо было объяснять, что и как делать. Пристально вглядываясь во влажную лесную почву, они довольно быстро обнаружили свежие следы животного, однако Ниун, покачав головой, сказал:
— Видишь, копыто широкое, тупое. Это самка. Ни один уважающий себя охотник не тронет ее весной. Ей надо растить детей. Но где-то недалеко должен быть и самец. Пошли.
След самца обнаружился скоро, и охотники, затаив дыхание, ступая почти неслышно, двинулись за лесным красавцем.
— Смотри, — шепотом остановил Ниуна Релан. — Ветка сломана. И еще покачивается. Олень был здесь совсем недавно.
Ниун нагнулся, сорвал кусочек совершенно сухого мха, подбросил его в воздух и проследил, куда он полетит. Затем удовлетворенно кивнул:
— Ветер дует в нашу сторону, значит, зверь не может нас учуять. Приготовь стрелы. Он должен быть где-то совсем близко. - Неожиданно впереди раздался громкий треск, который начал быстро удаляться.
— Отродья Нергала! Пьяные псы! — сквозь зубы выругался Ниун и, повернувшись к своему спутнику, пояснил: — Похоже, кто-то еще решил поохотиться на нашего оленя, но только спугнул его. Придется пока забыть о куске свежего мяса.
— Давай пойдем к этому горе-охотнику. Таких олухов надо наказывать, - разгорячился Релан.
— Не спеши. Мы о нем знаем, а он о нас нет. Лучше сначала присмотреться. Может быть, там и не охотник вовсе.
Оба замолчали, прислушиваясь к лесным голосам. Стояла тишина. Даже птицы перестали петь, и это насторожило Ниуна: кто-то их потревожил, и они затаились. Значит, надо быть осторожными.
— Сейчас вернемся к месту нашей стоянки, - сказал он своему спутнику. - Соберем вещи, а потом постараемся выяснить, кто это бродит по лесу, как хозяин. Похоже, селений поблизости нет, и вряд ли это охотники зашли так далеко.
— Ты слишком недоверчив.
— В чужом месте ничего не бывает слишком, а уж осторожность и вовсе никогда не вредит. Не обижайся, но ты еще молод и, наверное, не знаешь, что такое ванирские набеги.
— Я слышал о них, но к нам эти собаки еще ни разу не попадали.
— Тебе повезло. А мне приходилось с ними сталкиваться. И не раз. Рыжие шакалы лишили меня и отца, и матери.
— Твоя мать тоже погибла?
— Нет, они украли ее, когда я был совсем мальчишкой. Тогда из нашего селения пропали несколько самых красивых женщин. Эти ледяные крысы часто охотятся на наших женщин, и время от времени уходят с богатой добычей.
Ниун надолго замолчал, вновь переживая события того ужасного дня. Было ласковое летнее утро, и ничто не предвещало беды. Ваниры налетели неожиданно, словно свалились с гор, как лавина или как камнепад. Их было так много, что, казалось, все мужчины Ванахейма пошли в поход на маленькое киммерийское селение. Они не грабили. Они несли с собой смерть. Много хороших воинов полегло тогда, но и стариков и детей не пощадили кровожадные враги. Только женщин не трогали они. Захватчики ловили несчастных на бегу, взваливали на плечи, как мешки, и тут же молниеносно исчезали. Их прикрывали сильные и беспощадные воины. Никто даже не успел толком понять, что происходит, как набег закончился. Никогда еще киммерийцы не переживали такого сокрушительного поражения. Даже старейшины не могли припомнить случая, когда племя не успело бы послать соседям Окровавленное Копье.
Этот древний обычай знаком каждому киммерийцу чуть ли не с рождения. Если племя нуждается в помощи, вождь созывает другие племена, направляя к ним гонцов с копьями, вымазанными кровью. Если бой уже идет, то копье окунают в кровь врага, если же просто угроза слишком серьезная, то кровь жертвуют воины племени, посылающего зов. Так или иначе, но на этот зов откликаются все, забыв даже о внутренних распрях. Против собранного Окровавленным Копьем войска за всю историю Киммерии еще не устоял ни один враг.
Ниун сжал кулаки так, что хрустнули суставы. Он любил мать. Она была гордая, сильная, смелая, умела обращаться с мечом и кинжалом, но в то же время походила на доверчивого ребенка. В ее голосе, походке, жестах сквозило столько нежности, ласки, изящества, что порой она выглядела совершенно беспомощной, ее хотелось укрыть, защитить, окружить заботой. Что с ней теперь? Ниун нисколько не сомневался, что она ни за что не согласилась бы разделить ложе с немилым ей человеком, она скорее отправилась бы на Серые Равнины, прихватив с собой, если бы только смогла, и насильника. Но она была лучшей в селении мастерицей. Так что, скорее всего, ей сохранили жизнь, но, видимо, она вынуждена работать на жестокого хозяина и тихо умирает тоскуя о навсегда потерянных для нее родных краях и близких людях.
