Роберт Говард - Багряная цитадель
Фигуру окружало сплетение толстых лиан, подобных лозам винограда. Лианы покрывали листья необычной формы и багряные цветы. Спутанные крепкие стебли обвивали обнаженное исхудалое тело и, казалось, ласкали его. Один огромный цветок навис прямо над ртом человека; звериный хрип вырвался из полуоткрытых губ, широко открытые глаза в упор смотрели на Конана, но не было в них блеска, свойственного взгляду живого существа — они были стеклянными и пустыми глазами безумца. Пурпурный цветок наклонился и в чувственном поцелуе прижал свои лепестки к раскрытым устам. Тело жертвы задрожало от боли, а лианы заколыхались в экстазе, вибрируя по всей длине. Волны изменяющихся оттенков потекли вдоль змеящихся сплетений; их цвет становился все более сочным, все более ядовитым.
Конан не понимал смысла происходящего, но догадывался, что стал свидетелем неведомой чудовищной пытки. Кем бы ни была жертва — человеком или демоном — ее страдания тронули сердце варвара. После недолгих поисков он разыскал вход в клетку — маленькую решетчатую дверцу, запертую на большой замок. Один из ключей связки Шукели подошел к нему. Как только Конан вошел в середину, цветы раздулись капюшонами кобры, стебли грозно заколебались, и все задрожавшее растение повернулось в сторону дерзкого.
Конан чувствовал, что перед ним существо сознательное, обладающее рассудком — растение явно видело его, и он ощущал волну неистовой злобы, излучаемую им. Осторожно приблизившись, король обнаружил место, где из скалы рос основной стебель лиан — солидный, толщиной с человеческое бедро пень. Не обращая внимания на листья и стебли, тянувшиеся к врагу с шипением и шуршанием, киммериец взмахнул мечом и одним ударом перерубил пень. Жертва хищного винограда мгновенно отлетела в угол, выброшенная судорожным движением стеблей; они извивались обезглавленными змеями, образовывая огромный клубок неправильной формы; лианы дрожали и выгибались с громким шелестом листьев, а цветы конвульсивно раскрывали и закрывали свои чашечки. В конце концов растение легло недвижимо. Цвет его поблек, и зловонная белесая жидкость начала сочиться из перерубленного пня.
Конана вывел из зачарованного созерцания агонии шорох за спиной. Он обернулся, поднимая меч для удара — и застыл в изумлении: человек, освобожденный от палача, пристально рассматривал варвара; глаза на исхудалом лице уже не были лишены выражения — темные, светящиеся умом и утонченностью, и маска идиота полностью сошла с лица жертвы хищного растения.
Голова его была благородной формы, с великолепным высоким лбом и чертами, наполненными глубокой мудростью. Да и во всей его осанке сквозило нечто аристократическое. Человек заговорил, и первые его слова привели Конана в замешательство.
— Какой у нас сейчас год?
— Год Газели. Десятый день месяца Юлук, — ответил удивленный киммериец.
— Божественная Иштар! — воскликнул незнакомец. — Десять лет!
Он потер лоб рукой, будто стараясь избавиться от опутывавшей мозг паутины.
— Все еще затуманено… Ну что ж, после десятка лет бесплодной пустоты и нельзя ожидать, что мышление сразу восстановится. Кто ты?
— Я Конан. Киммериец родом, и король Аквилонии.
Человек удивленно моргнул.
— Да ну? Король… А что случилось с Нумедидом?
— Я задушил его на собственном троне, в ночь взятия столицы.
Нотка гордости в ответе короля вызвала улыбку на лице незнакомца.
— Простите меня, Ваше величество. Я должен был поблагодарить тебя за оказанную услугу. Но сейчас я подобен внезапно разбуженному спящему — и сон мой глубже смерти и полон видениями, страшнее адских. Хотя я понимаю, что освободил меня именно ты. Скажи мне, король, почему ты перерубил мечом пень растения Йотхга, вместо того, чтобы вырвать его с корнем? Я вижу, ты способен на это…
— Жизнь научила меня не касаться руками вещей, которых я не понимаю.
— Прекрасная привычка, свидетельствующая о твоей рассудительности. Если бы ты вырвал эти лианы, то нашел бы на корнях уцепившихся за них — и я думаю, что твой меч стал бы бессилен, ибо корни Йотхга погружены в Ад.
— Но… но кто ты? — заинтересованно спросил Конан.
— Меня звали Пелиасом.
— Что?! — в ужасе воскликнул король. — Пелиас? Чернокнижник, соперник Тсотха-ланти, исчезнувший из этого мира десять лет назад?!
— Исчез, но не совсем, — горько усмехнулся Пелиас. — Тсотха предпочел оставить мне жизнь, но оковы его страшнее ржавого железа. Меня швырнули в сатанинский цветок, семена которого приплыли через Черный Космос с Проклятого Яга, и они нашли здесь плодородную почву в адских глубинах. Когда этот дьявольский виноград высасывал мою душу в отвратительных ласковых объятиях — я не мог вспомнить моей магии и слов, бывших мощью чародея Пелиаса! Днем и ночью пили лианы мой разум, превращая мозг в треснутый кубок. Десять лет! О Иштар, спаси и помилуй!
Конан не находил подходящих слов и стоял молча, держа в одной руке догорающий фонарь, а в другой — рукоять меча; легко было предположить, что перед ним сумасшедший, но из темных внимательных глаз не выглядывало безумие.
— Скажи мне, — опять заговорил маг, — Тсотха-ланти в Корхемише?.. Впрочем, можешь не отвечать — сила моя пробуждается, и в твоих мыслях читаю я о великой битве и о великом предательстве, и о короле, пойманном в западню. И вижу я Тсотха-ланти, во весь опор скачущего к реке Тибор, со Страбоном и королем Офира.
Тем лучше — я еще слишком слаб после долгого сна, чтобы открыто выйти на Тсотха-ланти; мне необходимо время для восстановления былой мощи. Пойдем, король, выберемся из этих подземелий и утешим наши сердца кубком благородного напитка.
Конан безнадежно махнул связкой ключей.
— Решетка у входа заперта на засов, и открыть ее можно только снаружи. Есть ли другой выход из проклятых казематов?
— Есть один, но мы не станем им пользоваться: он ведет вниз, а не наверх, и вряд ли это выход. Но не будем заранее волноваться, поглядим на твою решетку.
Сказав это, маг неуверенно двинулся по коридору, не до конца доверяя ослабевшим ногам. Конан догнал его, и в голосе киммерийца звучали тревожные нотки.
— В тоннеле ползает дьявольски большой змей — и как бы нам не влезть прямо к нему в пасть!
— Я давно знаком с ним, — хмуро ответил Пелиас. — Я вынужден был смотреть, как он пожирает поочередно десять моих учеников. Его зовут Старый Сатха, и он любимец Тсотха-ланти.
— Так это жрец выдолбил подземелья для своих уродов?
— Нет, не он. Когда три тысячи лет назад здесь основали город, на взгорье уже высились руины другого города, более древнего. Основатель Корхемиша, король Кхосс Пятый, и вознес свой дворец на взгорье, а копая под ним погреба, наткнулся на коридор, перегороженный стеной. Вломившись туда, Кхосс и обнаружил подземелья. Но его великого визиря постигла столь жестокая судьба, что король приказал вновь замуровать вход. Народу объявили, что визирь свалился в колодец, погреба засыпали, и, со временем, король оставил дворец, построив другой, за городом; оттуда он однажды и бежал в панике, обнаружив какую-то черную пыль на полу своей комнаты. Тогда он перенес весь двор к восточной границе королевства и построил новую столицу. А дворец на взгорье постепенно ветшал и превращался в развалины. Когда Аккутхо Первый вернул былое величие Корхемишу, он на месте руин построил крепость. Она выстояла до времен Тсотха-ланти, — превратившего ее в Багряную Цитадель и открывшего вход в подземелья; что бы ни случилось с великим визирем — Тсотха избежал подобной участи. Наоборот, спустившись в одну из штолен, он вернулся с изменившимся лицом, и странное выражение уже никогда не покидало его глаз.
