Дуглас Брайан - Жертвоприношения не будет
— Нет, — был ответ. — Они приходили по поручению первого супруга госпожи Джавис.
— Вы с отцом давно здесь работаете?
— Все эти зимы.
— И не боитесь?
— Я уже говорил господину, что мы живем в постоянном страхе, — сказал Аббас, ежась.
— А другие пастухи на этом пастбище были?
— Да.
— И что с ними?
— Погибли.
— Почему же вы с отцом уцелели?
— Потому что мы отходим далеко от нашей хижины и от дороги.
— Но, кажется, чудовище ловит также и путников, — стало быть, оно может выбираться на дорогу?
— Может быть, нам с отцом попросту везло, — сказал Аббас угрюмо. — Бывают же люди, оберегаемые богами.
— Ты не похож на любимчика богов, Аббас, — фыркнул Конан, за что был вознагражден злобным взглядом темных глаз. Киммериец лениво махнул рукой: — Ладно, ступай. Я должен побыть один и поразмыслить. Можешь принести мне чего-нибудь выпить.
Аббас ушел и больше не возвращался. Очевидно, желания принести гостю «что-нибудь выпить» у молодого пастуха не возникло.
Вечером в хижину ворвался старший пастух. Он увидел, что варвар мирно храпит, развалившись на соломенных циновках, и бесцеремонно растолкал его.
— Господин! Господин, проснись! Мы видели его! Мы только что видели его на пастбищах!
Конан вскочил и схватился за оружие.
— Монстр здесь? — спросил он.
— Да, господин, скорее! Если ты хочешь убить его, идем скорее! — торопил старший пастух.
Конан выбежал из хижины следом за ним и остановился. Собаки надрывались вдалеке, словно облаивали какое-то непонятное существо и не понимали, как себя вести: не то наброситься и разорвать, не то удирать, поджав хвосты, что есть мочи. Овцы беспокойно блеяли. А посреди зеленых зарослей стояло, покачиваясь, высоченное существо и размахивало перепончатыми лапами. Кожа у него была отчетливо зеленого цвета — это было хорошо видно в ярких лучах заходящего солнца.
— Туда! — рявкнул киммериец и помчался по болоту, перепрыгивая с кочки на кочку.
То и дело он оступался и падал, но всегда стремительно вскакивал и бежал дальше. Когда Конан в очередной раз растянулся на траве, чудище вдруг исчезло. Киммериец не мог понять, куда оно подевалось. Только что оно металось среди перепуганных овец и размахивало перепончатыми лапами — и внезапно все пропало. Овцы еще некоторое время бестолково носились взад-вперед, и разозленные псы сгоняли их на место.
Конан остановился и прикусил губу. Он успел позабыть, что такое — чувствовать себя одураченным.
Пренеприятнейшее чувство. Нужно будет поделиться этим с Грифи. Старине Грифи наверняка кое-что известно касательно обыкновения чудища неожиданно возникать перед глазами охотника и столь же неожиданно пропадать неведомо куда.
Конан осторожно двинулся вперед, держась прежнего направления. Навстречу ему выбежал молодой пастух.
— Ты видел его, господин?
Аббас казался чрезвычайно взволнованным. Он весь раскраснелся и тяжело дышал. Конан внимательно посмотрел на него.
— Да, — уронил киммериец, — я его видел.
— Я тоже! Я тоже! Он был совсем близко, и я сумел разглядеть его так же хорошо, как тебя!
— Успокойся, Аббас. Кажется, у него есть особенная причина не трогать тебя, так что можешь не беспокоиться — он и впредь оставит тебя в живых, — заметил Конан.
— Хорошо бы так и случилось, господин, но кто может предсказать, в каком настроении он будет завтра!..
Вместо ответа Конан молча покачал головой. От Аббаса пахло чем-то неприятным — острым и резким. Должно быть, так пахнет страх…
Конан прошелся по пастбищу под злыми взглядами собак, внимательно рассматривая примятую траву, сломанные ветки кустов, все, что могло бы считаться следами. Чудовище как сквозь землю провалилось. Но такого попросту не бывает! Не призрак же это…
Отвечая своим мыслям, Конан тряхнул головой. Призраки не похожи на саламандру и не едят людей. Да и вообще — все известные Конану привидения вели себя совершенно иначе…
А это что такое? Киммериец наклонился и поднял с земли то, что в первое мгновение принял за комок грязной земли или за тряпку.
— Шкура саламандры! — воскликнул он.
Аббас мгновенно очутился рядом.
— Можно к ней прикоснуться?
— Разумеется. Если я держу ее, значит, и для тебя она безопасна, — ответил киммериец.
Молодой пастух осторожно провел кончиками пальцев по шкуре.
— Убедился? — усмехнулся Конан. — Это шкура саламандры. Огромной, ростом с человека. Да, теперь я начинаю верить в то, что мне не показалось.
— Разумеется, не показалось, господин! — горячо заявил Аббас. — Ведь и собаки, и овцы его видели, не только ты. А собаки не могут различать привидений.
— Тебе и это известно? — Конан пристально уставился на молодого пастуха.
Тот горячо кивнул.
— О, господин, живя в глуши, можно многое узнать!
— Не сомневаюсь, — пробормотал Конан, рассматривая шкуру. Саламандры действительно часто сбрасывают шкуру, так что в находке не было ничего удивительного. Если не считать размеров этой кожи… Да еще того, что она, судя по ее виду, была сброшена довольно давно.
Со своей находкой в руках Конан отправился обратно в хижину. Он положил ее в углу, а сам растянулся на прежнем месте. К нему заглянул старший пастух. Мельком посмотрел на шкуру.
— Ты не боишься?
Конан приоткрыл один глаз.
— Чего мне бояться?
— Что чудовище придет за своей шкурой.
— Оно избавилось от этой кожи. Ни змеи, ни саламандры не возвращаются к тому, что больше им не нужно. Вот если бы это был труп самки-змеи — тогда можно было бы опасаться ее, с позволения сказать, супруга. А пустая шкура… — Конан презрительно свистнул и добавил: — Не мешай мне спать. Спросонок я бываю очень раздражителен. Впрочем, и не спросонок — тоже.
— Я положу это знание себе в сердце, — с поклоном ответил старший пастух и удалился.
* * *Еще два дня Конан провел в хижине у пастухов, Он ел самую простую пищу и обходился без вина, употребляя ту же отдающую болотом воду, которую пили и сами его «гостеприимные хозяева». В конце концов Конану начало казаться, что он нанялся на какую-то совершенно неподходящую для него работу, и конца-края этой работе не предвидится.
Он вставал до рассвета и по нескольку колоколов бродил по пастбищам, рассматривая землю у себя под ногами — в поисках следов. Затем возвращался в хижину, где к тому времени уже находил приготовленную для себя скудную трапезу. После короткого отдыха киммериец опять выбирался на свою охоту — и так продолжалось до вечера, когда пастухи приносили ему ужин.
