Макс Аллан Коллинз - Мумия
Сердце Анк-су-намун замолчало навсегда.
Когда живые ткани сердца, словно мякоть перезрелого плода, брызнули из-под сандалии медджая, произошло нечто настолько быстрое и невероятное, что впоследствии те, кто остался в живых после нападения на тайный храм, не могли с уверенностью сказать, случилось ли все это на самом деле или привиделось в темноте, озаренной неверным светом факелов.
Из всех отверстий и пор тела Анк-су-намун начала изливаться густая черпая жижа. Собираясь на полу небольшими лужицами, она устремлялась, избегая прикосновений к присутствующим, в сторону, образуя небольшое озерцо. Затем таинственная жидкость, подобно животному, обладающему целью и волей, метнулась к бассейну с кипящей отвратительной субстанцией, откуда недавно появилась и влилась и чудовищное варево из человеческих останков.
С выражением мучительной боли Имхотеп, удерживаемый медджаями. взглянул в лицо своей возлюбленной. Какое-то время ее глаза смотрели на него, а потом их веки медленно сомкнулись.
Верховный жрец Осириса вновь издал душераздирающий крик, зловещим эхом отозвавшийся под сводами огромной пещеры. Имхотеп опять потерял любимую! И на этот раз, возможно, безвозвратно.
Теперь медджаи‚ должны были воздать за содеянное нынешней ночью.
– Ты проклял сам себя, Имхотеп, – объявил предводитель стражей фараона. В его глазах соседствовали глубокая печаль и еле сдерживаемая ярость. – Но ты навлек проклятие и на своих верных жрецов. Прежде чем тебя постигнет заслуженная кара, ты станешь свидетелем того, что произойдет с ними. Тебе придется унести вину за их мучения с собой, чтобы и в подземном царстве тебя смогли осудить по достоинству.
В другом зале храма, предназначенном для погребальных церемоний, жрецы-бальзамировщики в масках, изображавших голову бога Анубиса, занялись последователями Имхотепа. Ему пришлось увидеть, как в мерцающем пламени факелов и светильников его верные жрецы были мумифицированы заживо.
Бальзамировщики, орудующие крючьями, иглами, щипцами и ножами, сохраняли абсолютное спокойствие, словно имели дело не с вопящими и извивающимися в муках живыми человеческими телами, а с мертвой плотью усопших. Самой ужасной была операция, когда голову бальзамируемых дли неподвижности зажимали между двумя деревянными брусками. Но несчастные уже не кричали, так как их языки были вырезаны, а рты зашиты. Теперь бальзамировщики раскаленными докрасна крючьями, вводимыми в нос, крошили на мелкие кусочки мозг внутри черепов и постепенно извлекали: его через ноздри.
В каждом случае смерти предшествовало безумие.
Имхотеп пытался отвернуться или зажмурить глаза, чтобы не видеть происходящего, но служители, чьи лица скрывали маски шакалов, удерживали его голову и, если было необходимо, насильно оттягивали ему веки.
Этот кошмар продолжался несколько часов. Теперь у ног Имхотепа лежали тела двадцати одного преданного ему жреца. Некоторые из них слабо подергивались, напоминая выбирающихся из кокона насекомых. Скорее всего, это были лишь рефлекторные конвульсивные движения: ведь эти люди были лишены всех органов и мозга. Или все же они каким-то непостижимым образом еще могли испытывать боль? Но какие бы невыносимые страдания ни были причинены жрецам, Имхотепа ожидала совсем невообразимая участь. Хотя ему трудно было представить горшие страдания, чем созерцание мук своих сподвижников.
Однако его мнение изменилось, когда бальзамировщики, силой раскрыв Имхотепу рот, вырезали ему язык.
Обезумев от боли, он понял, что кричать можно и без языка. Затуманенным взором он видел, как из темных щелей к брошенному на пол языку устремились крысы и в мгновение ока растерзали его в клочья.
Лежащему Имхотепу приподняли голову, чтобы он не захлебнулся кровью, и предводитель медджаев обратился к нему:
– Ты удостоиться особой чести, Имхотеп. Ты станешь первым, над кем будет совершен обряд проклятия хом-дай.
Это было самым древним и страшным проклятием, которого до сих пор не заслуживал ни один из когда-либо ходивших по земле преступников. Вот уж действительно редкая честь.
Как и его жрецов. Имхотепа обмотали бинтами, но оставили отверстия для глаз, ноздрей и рта. Бинты были липкими – их пропитали отвратительным составом, который бальзамировщики зачерпывали из котла, наполненного варевом, кипевшим в бассейне. Слабо извивающегося Имхотепа, лежащего на полу пещеры, продолжали поливать мерзкой жижей, чтобы бинты хорошенько пропитались ей.
Затем шакалоголовые бальзамировщики подняли тело Верховного жреца, словно неодушевленный предмет, каким он почти что стал, бросили в деревянный ящик, который затем установили в гранитный саркофаг. Отупевший от боли, едва не теряя сознания, Имхотеп уставился в каменный потолок пещеры, ожидая, когда крышку задвинут и пришедшая вместе с темнотой смерть оборвет его страдания.
Но ему пришлось испытать еще кое-что.
Перед саркофагом появился бальзамировщик в маске, держащий в одной руке глиняный кувшин. Видимо, подумал Имхотеп, его решили подвергнуть еще одному унижению. Возможно, заполнить той же вонючей жидкостью все внутреннее пространство саркофага?
Жрец в маске опрокинул кувшин на живую мумию, но из горла сосуда полилась не черная жижа.
Жуки.
Бесконечным потоком из кувшина хлынули навозники-скарабеи, распространявшие тяжелый гнилостный запах. Они обволокли забинтованное тело Имхотепа живым шевелящимся покровом. Некоторые из насекомых пытались забраться под бинты, часть покрыли лицо Верховного жреца уродливой движущейся маской. Другие проникли в рот, лишенный языка, а самые проворные атаковали ноздри.
Имхотеп, наверное, рассмеялся бы, если жуки не ползали бы сейчас вверх и вниз по его горлу. Он сокрушал зубами их отвратительные панцири, а насекомые в свою очередь пожирали его изнутри. Проклятие, обрушившееся на Имхотепа, обрекало его теперь на вечную загробную жизнь. Жуков ждала та же участь. Отныне они стали неразлучны, соединенные вечностью.
Только теперь крышку ящика закрыли. Погруженный в темноту, Имхотеп уже не мог видеть, как из мрака выступил предводитель медджаев и запер ящик восемью хитроумными замками, использовав для этого специальный ключ. Потом приблизились жрецы и надвинули тяжелую крышку саркофага, сделав каменную гробницу непроницаемой для воздуха. И снова предводитель медджаев воспользовался восьмиконечных ключом, запирая саркофаг.
– Здесь ты останешься навсегда, – негромко произнес медджай, но Имхотеп все равно услышал эти слова, гулко прозвучавшие в его новом крошечном мире. – Заключенный внутри, ты обречен мучиться вечно.
