Адский договор: Переиграть Петра 1 - Руслан Ряфатевич Агишев
Воевода уже за сердце схватился. Прихватило, сердешного, видимо от далеко идущих планов Дмитрия.
— Да, да! — с жаром повторил парень, продолжая фонтанировать идеями. — Всем объявим об этом! Пусть на каждой площади, в каждой избе об этом говорят! Пусть у каждого в голове поселится червячок сомнения!
Голицын тряхнул головой, пытаясь прийти в себя от услышанного. Рванул на груди ворот камзола, освобождая шею. Воздуха перестало хватать.
— Тогда, колдун, скажи… — голос его ослабел, стал едва слышен. — А где же, по твоему, царь Петр Алексеевич? — воевода даже развел руками, показывая: мол, нет никого вокруг. Где ты увидел юного царя!
Парень на мгновение примолк, набирая в грудь воздуха. После, как гаркнет со всей дури:
— Я! Я! Не видишь что ли⁈
25. Все ближе и ближе
В маленькой светлице, что стеной примыкала к Грантовитой палате, находились трое. На небольшом троне сидел высокий крепкий мальчишка, с увлечением рассматривавший испанский мушкетон с богато украшенным ложем. Лицо у него было загорелое, обветренное, руки ободранные, в цыпках. Так сразу и не скажешь, что это российский самодержец Петр Алексеевич, еще недавно бывший царевичем.
Чуть в стороне на узкой лавке сидела его мать, Наталья Кириловна Нарышкина. Моложавая полная женщина с чуть одутловатым лицом, она испуганно смотрела на своего брата, Артамона Сергеевича Матвеева, который ей только что сообщил весьма тревожное известие. Оказалось, на юге царства стали шириться слухи о том, что царя Петра Алексеевича подменили. Мол, не он сейчас на троне сидит, а какой-то безродный мальчишка.
— Неужели то правда, Артамоша? — женщина встревоженно вскинула руки, с трудом веря в то, что ей рассказывал брат. — Как же так можно? Вот же он, государь! Вот он, на троне восседает. Где же ему еще быть-то?
Матвеев с усмешкой покачал головой, поражаясь простоте своей сестры. Женщина, что с ней взять…
— Сестрица, никто разбираться не будет с тем, где правда, а где ложь! Главное, голытьба начинает в это верить… Даже по дворцу начинают слухи ходить. Кое-кто из кормилиц сказывал, что к ним уже людишки подходили и про нашего Петрушу выспрашивали.
Опытный царедворец, собаку съевший в интригах против своих противников, он-то прекрасно понимал, насколько все серьезно. Простому люду можно с легкостью голову заморочить. Главное, врать поубедительнее, да покрасивее. Больше крику чтобы было при этом. Тогда люди во все поверят.
— Думать нужно, сестрица. Крепко думать, — задумчиво добавил Матвеев, размышляя, как им разбираться со всем этим.
А тут вдруг Петр оживился. Мушкетоном громко стукнул о позолоченную ручку трона.
— А что тута, дядько Артамон, думку думать? — решительно произнес юнец, грозно сдвинув брови. Лицо при этом приобрело тяжелое, неприятное выражение. — Казни лютой нужно всех этих лиходеев придать! Сначала на дыбу, чтобы всех приспешников и сподручников выдали. Апосля же головы им отрубить или стрельнуть, — он вытянул руку с мушкетоном вперед и сделал вид, что стреляет. — А еще лучше вешать на виселицах у дорог, чтобы все видели, что с ослушниками бывает[1].
Женщина с мужчиной при этих словах юнца понимающе переглянулись. Сразу видно, настоящий государь растет. Не в меру лют к своим врагам. С таким государства завсегда спокойней бывает…
-//-//-
Почти всю ночь Василий Голицын провел без сна. Словно хищник в клетке, метался из одного угла шатра в другой. Места себе найти не мог. Все раздумывал, принять ли предложение колдуна или нет. Слишком уж дьявольским попахивало от все этого. Подумать только, объявить самого себя настоящим государем всероссийским.
— Поистине колдун обезумел, раз на такое решился, — шептал воевода, пытаясь принять решение. — Назваться божьим помазанником…
Однако, не мог Голицын не признать и то, что в таком случае их шансы на вызволение государыни Софью весьма сильно вырастают. Объявляя, что царь в Москве не настоящий, они смогут внести некоторое замешательство в ряды своих противников и посеять семена сомнений в ряды сторонников Нарышкиных. Волей-неволей сомневаться начнут и простые люди. Начнут задаваться вопросом, а вдруг все эти слухи правда и царя, действительно, подменили.
— И наша рать укрепиться в вере, что за правое дело идем биться. Настоящего государя на трон сажать, — с каждой минутой предложение колдуна ему нравилось все больше и больше. В голову приходили новые аргументы. — И для любушки моей избавление быстрее придет, коли слух пойдет, что с нами идет настоящий государь…
Всплывшее в памяти лицо печальное лицо возлюбленной стало для него последней каплей. Не мог он не понимать, что каждая минута промедления была ей во вред и грозила смертельной опасностью. Никак нельзя было ему медлить! Никак нельзя!
— Софьюшка, любушка моя, потерпи еще немного. Близко твое избавление… Я послушаюсь колдуна, поручкаюсь с самим врагом Человеческим, если это спасет тебя…
Голицын принял решение. Завтра на Москву пойдет не войско бунтовщиков-лиходеев, а рать законного российского государя. И колдун, обряженный в соответствующие богатые одежды, станет во главе этого войска.
-//-//-
Поход на Москву начался с большим скрипом, словно поездка на телеге не смазанными осями. В войске шли внутренние брожения. Появились первые беглецы, даже среди знатных. Бросали награбленное в Бахчисарае барахло и бежали, выждав подходящий момент. Вдобавок, каждый встреченный на пути городок или острог приходилось брать штурмом, а если не получалось то вставать в осаду.
Все стало меняться, когда Голицын принял предложение Дмитрия о самозванце. С момента, когда из шатра воеводы вышел парень в по-царски роскошных одеждах, у восставшего войска появился символ или знамя. Теперь они не бунтовщики, которым место на дыбе или плахе, а борцы за законного государя.
— … Пришлось мне бежать от злодеев, что опоили мою матушку и грозил и мне лютой смертушкой. Темной ночью выскочил я в окошко в светлице и был таков. Верные люди спасли, Господь им дай здоровья: оберегали, поили и кормили, — именно такую «песню заводил» он при встречах с «лучшими и большими» людьми каждого села, острога и городка. Со скорбным лицом, пуская слезу и то и дело целуя крест, Дмитрий рассказывал о своем чудесном спасении, о яростной погоне, об испытанных им лишениях. На тяжелые испытания он особенно напирал, когда видел среди встречающих его людей много женских лиц. Были бы способности к музыке и голос, парень бы и запел что-то жалостливое, например, «журавли летят над зоной». Хотя про зону лишнее. — … Стрелы и пули над моей
