Лев Вершинин - Доспехи бога
Но время течет, понемногу промывая память; нет масла, и нет обиды, и нет колокольчиков; и живешь дальше, ожидая своего часа.
Ну вот — час настал.
Суета сгинула. Ее не видно, не слышно. Ее нет. А есть — зеленая, слегка покатая равнина; пока что — самая обычная, но очень скоро хронисты, скрипя перьями, внесут в свитки ее пока еще никому не ведомое название — Гуш-Сайбо…
Впрочем, им, добровольным узникам тесных келий, довольно окажется одного лишь названия; им не будет дела ни до этой застланной ковром шелковистых трав земли, ни до этого нежно-розового, стремительно желтеющего солнца, встающего в молочном тумане, ни до этих исподволь пронизывающих порывов ветра со стороны далеких черных гор; им не дано будет увидеть воочию, как, повинуясь вскрику трубы, скачут на левый фланг могучие иммакуны, плавно выбрасывая мохнатые ноги, всплескивая вычесанными хвостами, как плывут над пешим множеством всадники в доспехах из бычьих копыт, как вьются поверх лат золотистые плащи и взблескивают, скользя по металлу, отсветы незлого утреннего солнца…
Горе им, летописцам, ибо им не будет дела до всего этого.
…Дым жизни, пыль суеты — их нет. Словам нет места на этом поле, когда войска уже выведены, когда тысячи мужчин, не спеша и не медля, выстраиваются в боевые порядки, когда храбрый глядит вперед, мудрый — в себя, а робкий — по сторонам, но никто не решается взглянуть назад; когда уже нечего покупать и не с кем договариваться; сила и мужество — только они остаются в этом мире один на один с тобой, с этим зеленым, еще не тронутым простором и с этим радостным солнцем.
Умолкают рожки и трубы.
Стихает, сминается говор в строю; копьеносцы, стоящие в первых, обреченных шеренгах, покрепче перехватили древки; тишина — только гудят туго натянутые канаты где-то далеко позади, где, скрипя осями, разворачиваются камнеметы.
Еще до заката Вечный рассудит всех.
…Императору хотелось смеяться и плакать.
Ни отцу его, ни деду, ни даже прадеду не доводилось выставлять в поле такого войска. Разве что легендарному Ваагу Кроткому удалось однажды созвать под свой стяг не меньшую рать — в дни, когда через южный рубеж хлынули орды барбароев…
– Это невероятно, господа! — негромко сказал владыка.
По свите пробежал шепоток. Магистр сдержанно кивнул:
– Да, государь!
Зрелище и впрямь внушало трепет.
Ровными рядами выстроилось рыцарство Империи, тысячи всадников, чьи имена занесены в Бархатные книги семи провинций — от сиятельного эрра, закованного в зеркальную бронь, и до захудалого знаменного в многократно чиненной кольчужке.
Все гербы, все стяги и все цвета перемешались на флангах.
А в центре высеченным из базальта квадратом замерла пехота: дружинники эрров и знаменных, затянутые в камзолы замковых цветов, пестро наряженные кнехты из горного Маарваара, орденские послушники в фиолетовых военных рясах…
Сила воистину несокрушимая.
Всесокрушающая.
Но и вилланская рать, расплывчатая в медленно испаряющемся тумане, густилась, словно серая туча, ощетинившаяся ровными рядами склоненных пик и рогатин. Два с лишним месяца непрерывных боев кое-чему научили вчерашнее быдло.
– У них намного больше пехоты. Но пехота — мясо. Дело сделает конница. — Сквозь щель забрала голос крючконосого дан-Ррахва глух, неузнаваем. — Для меня, любезный Ллиэль, честь атаковать вместе с вами.
– Пойдете, когда я подниму синий вымпел, не раньше, — прогудел сквозь решетку шлема владетель Каданги. — Но и не позже. И да поможет нам Вечный!
Всхлипнул, зашелестел над головами шелк имперского штандарта.
– Позволите начинать, государь? — учтиво спросил магистр.
…И началось.
Оскалившись клыками копий, валкой хлынцой тронулись с места первые хоругви.
– За мно-о-ой!
Ах, как стелется небо! Плещется лоснящаяся грива Баго; стоном, гудом отзывается земля. Гулкой волной идут железные истуканы, рыцари отважной Каданги, разметались на ветру гривы иммакунов, травяная подстилка, припушенная искорками испаряющейся росы, мягко отдается в стременах.
Мощно летит лава, кадангский эрр, не глядя, чувствует ее слитный порыв; набрав разгон на пологом косогоре, всадники выкатываются в ровную степь. Уже ничто не способно задержать их, и нежно ноет плечо, предвкушая сладость первого удара…
Но есть умные головы и среди бунтарей.
Надвое раскалывается пеший строй, выпуская в поле ораву конных; берут они с места скорой рысью, целясь в левый фланг атакующим. На поток бурой грязи похожа мятежная конница, но крепки в седлах всадники, уверенно держат изготовленные к атаке копья, а с облупившихся щитов скалятся гербовые звери!
Нищие рыцари, бродячие рыцари, разбойные рыцари — лишенные наследства, промотавшие имения, изгнанные вельможными соседями… им нечего терять, кроме никчемной жизни, единственная мечта их — отомстить эррам, могучим и вельможным, отнявшим родовые усадьбы… и потому весело, с гиканьем летит кавалерия Багряного наперерез кадангисам, убивать и умирать.
…Не человечьим, звериным чутьем почуял Ллиэль дан-Каданга угрозу: вон он, впереди и слева — высокий рыцарь в древних, отделанных бронзой доспехах; лошадь добрая, светло-серая; судя по всему — вожак…
Дурея от шпор и гуда земли, рвется из-под седла Баго…
Серый иноходец под войлочной попоной нарастает, оторвавшись от своих корпусов на десять. Мелькают мохнатые коричневые бабки. На развернутом к стычке щите — двуглавый изюбрь, герб Буппельмурра, покоренного некогда покойным батюшкой, Ллиэлем-старшим. Этот не отступит, это — враг кровный…
Ощущая прилив азартной злости, опустил эрр меч к стремени. Стекай, ярость, в клинок, пусть размах пойдет в полный круг, чтобы один раз — и наверняка!
Уже ясно видя, где выпадет сойтись, заранее пружинясь в коленях, дан-Каданга вдруг ощутил приток крови к руке с мечом; глаз еще не понял, а сердце бухнуло и померкло. В чем дело? О, Вечный! «Изюбрь» уже не один! Двое, на гнедом и на белом, не отстали, успели подтянуться, словно бы даже сбились кучнее, ясно: выдвигаются, прикрывают, сейчас зажмут.
Три клинка! Поди уцелей…
Подхлестнутый гневом, отчаянием, эрр дал левый шенкель; чуть поспешил, еще бы скачка два-три — но все ж таки выиграл мгновение и краешком разума отметил: дрогнул знаменный справа! И как не дрогнуть, если такая гора, как Баго, вздыбилась! Дернул, вражина, повод, сошел жеребчик с ноги, отвалил вправо… и хотя тотчас вернулся на место, но поздно: с левого бока дан-Кадангу окатило плотной гудящей волной воздуха.
