Конец века (СИ) - Респов Андрей

Повисла небольшая экзистенциальная пауза, которая обычно сопровождает созерцательно-умиротворённое состояние послеобеденной эйфории.

Маша продержалась недолго и решилась-таки расставить некоторые точки над ё.

— Скажи, Луговой, так всё-таки зачем ты сегодня пришёл?

— Ну, во-первых, я сам обещал тебя навестить, помнишь, после того как привёз из травмпункта? А во-вторых, я же уже объяснил, что хочу поспособствовать не только исправлению ситуации с твоим невезением на кроссе, но и восстановлению физического, а также душевного здоровья. Можешь считать, что я хочу исполнить врачебный долг. Такая мотивация тебя устраивает?

Маша усмехнулась каким-то своим мыслям и пристально посмотрела мне в глаза. Мда… уж посмотрела, так посмотрела. Мне, 53-летнему мужику в шкуре молодого парня почудилось, будто по спине стеганули электроразрядом. А ведь Машка не анавр, зуб даю! Сто против одного, она все мои выкрутасы читает, словно открытую книгу. И я оказался недалёк от истины.

— У тебя что-то случилось, Гаврила?

Вот тебе и раз. Интересно, за что в моём поведении у девочки так зацепилась её интуиция? И что теперь ей ответить? Что я совсем недавно отправил в страну охоты несколько бандитов и пребываю в экзистенциальной депрессии? А может она имеет ввиду моё расставание со Стасей? Тогда это банальная жалость.

Не хочу! И тут мне пришла в голову прозрачная до ледяной синевы мысль. А ведь моя тяга к Маше может объясняться не только повышенным либидо, но и простым духовным одиночеством. Случилось же у меня тогда, под Перемышлем, просветление с баронессой Вревской, Ольгой свет Евгеньевной!

Так почему бы не поделиться своими чаяниями и с Машей? Те немногие минуты общения, что были у меня с этой девушкой, лишь утвердили в полной уверенности: Маша Сикорская одарена не только умом и способностями, но и редкой интуицией. Чего же тебе ещё надобно, собака?

Ответ на вопрос «зачем?» был ясен, как белый день: ещё несколько недель моих бесплодных поисков и векторного блуждания по городу и пригородным лесам — я точно начну потихоньку сходить с ума. Ведь все эти экстернаты, тренировки с последователями Луки и даже криминал по наводке африканца, — всё это, нужно честно признать, не столько для заработка, сколько попытка заглушить душевную боль!

Как можно полноценно жить в теле молодого парня, искусственно ограничивающего себя лишь целью Миротворца? Вопрос риторический.

Я ответил Маше долгим, пристальным взглядом.

— Сикорская, прямой вопрос требует такого же прямого ответа. И к тому же врать я тебе не хочу.

— Так зачем дело стало? — робко улыбнулась девушка, кутаясь в клетчатый плед и устраивая поудобнее пострадавшую ногу.

— Если бы дело заключалось лишь в том, чтобы поплакаться тебе в жилетку и возможно получить сегодня немного больше, чем просто дружеское внимание, я бы прямо сейчас распрощался с тобой.

— Хм, интригуешь, Луговой. А как же совместный видеопросмотр?

— Ну, настроить буржуйский агрегат и обучить тебя пользоваться японской шайтан-машиной дело пяти минут. А все эти фильмы я видел много раз и много лет назад. Некоторые могу пересказать буквально близко к тексту. Я и принёс их тебе, потому что знаю наверняка: хорошее настроение при их просмотре гарантировано.

— Что-то не пойму я тебя, Гаврила. Слишком мутная у тебя прелюдия. Можешь толком разъяснить? — Маша поджала губы. Явный признак, что начинает злиться. Оно и понятно. Парень проявляет вполне прозрачный интерес, спас, опять же, на руках чуть не до дома дотащил, кормит, ухаживает, и тут на тебе — сомневается, стоит ли оставаться. Разрыв шаблона.

— Послушай, Маш. Давай так. Я расскажу тебе всю правду о себе не спеша, в деталях. А ты постарайся дослушать до конца. Верить или не верить — дело твоё. Для начала отнесись к этому, к примеру, хотя бы как к необычной, даже фантастической истории. И если после моего рассказа ты укажешь мне на дверь, я пойму и не обижусь, — продолжая уговаривать скорее себя, чем Сикорскую, я всё же решил, что в моём рассказе не будет истории с наркоторговцами. Не хватало сюда втягивать ещё и Машу, пусть и чисто информативно. Не хотелось бы её пугать.

— Надо же, да ты не просто интригуешь, Луговой. Ты играешь с моим любопытством. Издеваешься? Скажи честно, охмурить решил? — лёгкая улыбка девушки мгновенно превратилась в лукавую гримаску. Глаза Маши заблестели.

— А что в этом плохого? — решил я поддержать волну лёгкого флирта, — разве тебе неприятно? Или ты предпочитаешь классику: пару месяцев конфетно-букетного периода, кино, театр, концерт, поцелуи в парке на скамейке, на дискотеке, на лекции?

— Фу…пошлятина.

— Так и я о чём? С меня оригинальная интрига, которой ты и не ждёшь. С тебя лишь немного терпения и доверие, если сложится.

— Что ж…я готова, — в ответе Маши на этот раз не было ни грани лукавства или ёрничания.

— Для начала давай заново познакомимся. Я действительно Луговой Гаврила Никитич. Но мне не двадцать два года, а пятьдесят три…

Когда я закончил свой рассказ, за окнами уже наступила глубокая ночь. Пару раз мы прерывались, чтобы поставить чайник, а потом понадобились паузы и для отправления естественных надобностей. Что в машином положении требовало времени гораздо больше обычного. Сказывалось волнение слушательницы.

Нужно отдать должное Маше, она не перебивала, и не засыпала меня вопросами. Тем не менее, оставаться равнодушной у неё не выходило. Да она и не старалась особо.

О своих похождениях в 1915 и в 1942 годах я старался рассказывать, избегая излишних подробностей, разве что невольно останавливался на описании людей, с которыми мне довелось повстречаться.

Общение с Сикорской в этот вечер ничуть не походило на мой рассказ князю Вяземскому или баронессе Вревской. Накипевшее за последний год, скорее, превратило моё повествование в некую исповедь. Почему-то мне показалось, нет, я чувствовал всем своим естеством, что именно Маша, возможно, поймёт главное. Как ни наивно, я надеялся получить небольшое облегчение от общения к изначально совершенно чужому человеку.

Я осторожно ловил смену настроения на лице Сикорской в самых неожиданных местах своего рассказа, порой глаза девушки были полны безусловно оправданной печали, а иногда совершенно неожиданная улыбка заставляла делать над собой усилие и продолжать повествование.

Несколько раз я с удивлением отмечал, как ходят желваки на её узких скулах. Да, эта девочка могла читать между строк. Маша слушала, слышала и переживала вместе со мной весь противоречивый путь анавра. А я всё больше убеждался в том, что не совершаю ошибки. Её молчаливое сопереживание было во сто крат ценнее любых наставлений Смотрящих или равнодушной помощи Закона Сохранения Реальности.

Похоже, я немного ошибся. Душевная сила этой девушки намного превышала мои ожидания. Я же, по сути своей, больше человек, чем анавр, в шкуре которого пребываю не более года.

Очередной чай давно остыл, Маша так и не притронулась к чашке с момента перехода рассказа о моём перемещении в реальность 91-года. Я уже давно закончил, а она продолжала молчать, смешно, по-детски прикусив краешек наволочки у подушки, которую крепко прижимала к груди.

— Почему я? — первый прозвучавший вопрос обескураживал. Я чуть не расхохотался. Ожидал всего: и обвинений в розыгрыше, враньё, наконец, вопросов о будущем, да чего угодно! Но женщину интересовала в первую очередь только она. Что ж, постараюсь быть снисходительным, но не высокомерным. Всё-таки пока Маша, сама, не зная того, помогает мне гораздо больше, чем я ей.

— Прости, Машенька, не понял, «почему ты, что»?

— Ну, ты попал в своё прошлое, молодость. Получил возможность пусть и на неопределённое время воспользоваться всеми преимуществами: послезнанием, накопленным жизненным опытом, способностями анавра. Почему ты обратил внимание именно на меня? Почему спас и возишься со мной, а не ищешь своего Демиурга?

— Хм…н-да…умеешь ты, Маша, задавать вопросы. Так сразу и не ответишь.