Флейм Корвин - Смертный ангел (СИ)
— Прибавим! — кинул в ответ Свенельд. Опытный витязь прекрасно понимал, что удачный исход боя кроется в скорой победе.
И они прибавили, стиснув зубы, отбросив мысли об усталости и ноющих мышцах. Руслан обнаружил в себе непонятно откуда взявшиеся резервы, у него открылось второе дыхание.
Скоро упал первый гоблин. За ним второй. От меча Свенельда на земле растянулся третий.
Не успевший опомниться последний гоблин попытался отступить, но понял, что убраться не получиться. С твердой решимостью гоблин пошел на росмальцев. Его натиск был неистовым, он даже заставил воевод отступить на шаг. Однако он открывался раз за разом. Руслан и Свенельд поочередно достали его. Но не остановили, лишь сбили его давление. Гоблин сражался, как берсек.
В темноте, скрывавшей изгиб дороге, показались факелы. Послышался лязг доспехов, топот копыт и ржание лошадей. Трубный клич герцогской конницы не оставил сомнений, кто спешил к месту боя.
— Багарцы!
Гоблин был уже повержен. Пока Свенельд наседал на нелюдь, инопланетник подсек ему сзади на ногах сухожилия. Гоблин упал на колени и не смог парировать жалящий выпад, которым куябец отрубил кисть, что держала меч.
Руслан опустил оружие, чувствуя, как враз навалилась усталость. Сейчас Свенельд нанесет последний удар, и бой закончен. Березин повернулся к дороге, по которой скакали легкая конница и рыцари.
Вдруг изувеченный гоблин сделал неимоверный, непостижимый рывок, схватившись целой рукой за меч, и, опередив Свенельда, всадил клинок Руслану в живот. Инопланетник словно ощутил, как рвалась кольчуга, а затем возникла боль, и как будто сам увидел, как далеко вышла гоблинская сталь из спины.
Падение затянулось на вечность. Глаза застила непроглядная пелена, в ушах грохотал шум водопада.
Неужели, все?
Глава 6
Нестерпимая, режущая глаза синева, недвижимая и равнодушная, распростерлась в вышине. Ей не нет никакого дела до целого мира, её заботит только одно. Собственная беспредельность.
Подними взор — и ты не увидишь ничего кроме голубого абсолюта, теряющегося в дымке горизонта. Ибо у небес здесь давно истерлось в памяти, что такое облака. Лишь солнце, безжалостное, иссушающее светило, беспокоило одноцветный монолит голубой глади.
Солнце было еще более заносчивым, чем небо. Оно не позволяло даже смотреть на себя. Два-три удара сердца, и до жестокости яркий диск заставлял отвести взор. Однако светилу и этого было мало. Гордыня алкала большего. Солнечные лучи, животворящие повсюду, но только не в этих краях, были палачами, нещадно выжигающими не только землю, но и воздух.
Земля! Само Время позабыло, когда под этим солнцем умерла земля. Ей на смену пришел песок. Мириады и мириады песчинок слились в бесконечный песчаный океан, которому, мнилось, нет и не может быть предела.
А воздух, порабощенный светом-убийцей, сейчас являлся еще одной пыткой, обжигающей легкие глупцов, что забрели туда, откуда нет возврата.
Небо. Солнце. Песок. Воздух. И все. Более ничего и никого нет в царстве четверых начал, кое зовется пустыней. Кроме одного-единственного исключения. Средь бессчетных барханов брел человек. Сколько он тут находился, почему и, самое главное зачем, он не знал. Это его тревожило мало, не давало покоя иное. Одна, стервятником кружащая над ним мысль-мольба не отступала ни на миг. Она сводила с ума.
Воды! И ничего кроме. Только воды!
Каждый новый шаг давался труднее предыдущего. Жажда иссушала тело и разум. Все существо человека замкнулось на одном. Воды!
Он шел наугад, не думая, куда придет. Если сказать, что это его интересовало, то значит солгать. В человеке царило безразличие ко всему, кроме его жажды. Сознание его угасло, и не понятно что, наверное, инстинкт выживания, заставлял ноги двигать вперед.
Человек не помнил, кто он есть. Где-то глубоко еще сохранилось воспоминание о том имени, которым он был наречен отцом и матерью. Все остальное утратило значение. Кроме одного — убийственной жажды.
Он даже не смог бы понять, если б вдруг захотел, во что он облачен: в лохмотья?.. роскошный наряд?.. или вовсе обнажен?.. Человек превратился в нечто, шагающее помимо его воли и в безразлично каком направлении; в существо, чье естество просило только воды. Воды!
…Для человека отсчет времени потерялся. Возможно, минуло несколько мгновений, а, возможно, в небытие ушли века и тысячелетия, когда он упал. В первый раз. Силы оставили его. Но едва к нему вернулась малая их толика, человек поднялся, сделав новые шаги. Снова упал и снова поднялся. Затем пять и опять падал и поднимался. После каждого падения сил возвращалось все меньше. Тогда он пополз, и, когда перед ним вырос очередной бархан, немощь восторжествовала окончательно, а жажда сделалась еще невыносимее.
Все. Человек умирал. Грудь почти перестала вздыматься. Из нее вырывались свистящий звук-стон и хрип, потом исчезли и они. Совсем недалек тот миг, когда сердце сожмется в последний раз.
Если бы сознание вдруг пробудилось, человек, наверно, возжелал бы скорого приближения этого мига. Ведь он принесет конец мучениям, конец ЖАЖДЕ. Хотя, возможно, нет. Кто знает, сильней ли у него жажды воды жажда жизни?
— Мой опыт говорит однозначно.
Рогнеда вопросительно посмотрела на золотого воеводу.
— С таким настроем, что царит сейчас в полках, мы банду кухарок не одолеем.
Возражать Рогнеда не стала. Все действительно так, как молвит Межимир, и будь он не многоопытным воеводой, а зеленым отроком из младшей дружины, в сказанном Межимиром царевна не усомнилась бы. Самой все видно.
Когда до войска долетела весть о смертельном ранении князя Руслана, люди потеряли бодрый вид, песни смолкли. Все недоуменно переглядывались и спрашивали, дескать, как же сдюжим с вражьим чародейством без талисмана Лле?
Подъезжая к лагерю закаменцев, можно было подумать, что приближаешься к войску призраков. Над укрепленной стоянкой нависла гнетущая тишина. Ратники угрюмо грелись у костров или слонялись без дела. Появление царевны немного расшевелило их, однако, когда эскорт царевны проезжал мимо, уныние возвращалось вновь. Люди справедливо мыслили, что идти с мечами на черную ворожбу — смерти искать.
— Где шатер воеводы? — спросил Межимир у Бобрука, встретившего их в лагере.
— За сим рядом палаток.
Первое, что увидели царевна и золотой воевода, когда обогнули указанный ряд, был плотный строй копейщиков и мечников.
— Я окружил шатер воеводы тремя сотнями дружинников, — объяснил наличие в центре лагеря боевого каре Бобрук. — Чтобы и мышь не проскочила!
