Все дороги мира - Даниил Рубинчик
Но вскоре нашлось и кое-что похуже тоски по Эммере. Любой амдар с рождения чувствует присутствие в мире их создательницы Рианет, и Триан не был исключением. Но когда в нем стали просыпаться воспоминания, он понял, что тогда, много лет назад, это чувство было куда более сильным. Богиня по-прежнему оставалась в мире, но словно погруженная в глубокий сон.
Триан не знал, что стало тому причиной, но полагал, что, пытаясь тогда остановить прорыв Пустоты, их Мать могла получить тяжелые раны. В конце концов, что еще могло навредить богу? Если так, то и это тоже на совести людей. В любом случае люди уж точно ответственны за гибель Эммеры, а теперь они занимали больше всего земель, практически владели всем миром, единственные чувствовали себя здесь свободно. Этому Триан собирался положить конец.
Он содрогнулся, когда Пустота однажды пришла к нему – не безмерный ужас из древних воспоминаний, но союзник, предложивший помощь. Амдар в панике отверг ее, отказался даже слушать, но чем дольше он думал, тем больше понимал: вряд ли у него получится справиться с людьми, даже если его поддержат все амдары этого мира, и ему нужна помощь кого-то еще. Он знал, чего желает Пустота, и обрекать на скорую смерть и без того гибнущий мир не входило в его планы, но, если иначе справиться с людьми не удастся… это могло стать крайним средством. Люди разрушили его остров с помощью Пустоты; использовать эту же силу для уничтожения их земли справедливо. Оказалось, даже после отделения мира оставалась лазейка, позволившая бы Пустоте проникнуть сюда вновь. Но в этот раз остановить ее будет некому. Обессиленные спящие Стихии мир уже не спасут. Так что действовать стоило по-другому.
Его талантом было умение убедительно лгать. Невозмутимый вид, прямой открытый взгляд, аристократичные манеры не позволяли другим сомневаться в его словах. Благодаря этому он добился некоторого влияния в его родном городке, и это же помогло ему обзавестись полезными связями, когда он перебрался в столицу. Там он выдавал себя за представителя рода достаточно знатного, чтобы на него обратили внимание, но не настолько известного, чтобы про него знали все подробности и могли поймать его на лжи. Вскоре его познакомили с Эриенном, членом Алмазного Совета. Тот имел некоторые виды на трон, но был далеко не самым популярным из претендентов.
Триан оценил потенциал Эриенна и решил, что Саэлина, наиболее вероятного претендента, он не одолеет, а вот против остальных он вполне может побороться. Так что Саэлина он устранил при помощи Пустоты – для всех тот просто скончался без видимых причин. Эриенн тогда только начинал завоевывать поддержку народа, до лидеров ему было далеко, так что с ним эту смерть точно никто не связывал. Через пару лет он вошел на трон.
Пустота тем временем требовала за свою помощь определенных действий. Она указала ему на Измиера, и с его помощью Триан начал создавать Алую Сферу. Маг ему не нравился – от таких непременно жди подлости, но ведь кто-то честный и с Пустотой не свяжется, так что с выбором пришлось согласиться. Опасения амдара оказались не напрасны: Измиер пытался создать собственную сферу, а еще утаить от него последний компонент, но Триан был готов к этому. Он смог проникнуть в Виарен, смог найти тайник, отобрал у мага прядь волос фейры и лишь после этого успокоился. Без Сферы, без помощи Пустоты даже самый сильный маг не сможет навредить ему в амдарской столице. В этом нет сомнений.
И вот Измиер смеется ему в лицо, втыкает нож в его грудь, а у Триана нет сил даже сопротивляться. Как такое могло случиться? Как он смог подобраться так близко, как договорился с этой девчонкой? Уже неважно, все кончено. Нож вынут, рана открыта, кровь выплескивается толчками. Амдар не может лечить сам себя, да и нельзя исцелить такие раны, но Триан изо всех сил старается удержать стремительно покидающую его энергию жизни, и это дает ему немного времени. Руки мага обшаривают его карманы, находят Сферу. Собрав все остатки сил, амдар пытается схватить ее, но пальцы не слушаются, соскальзывают, лишь едва коснувшись.
– Брось, – смеется Измиер. – Умей проигрывать.
Это невыносимо. Он достиг вершины, он правил амдарами, вскоре он собирался начать войну, которая стерла бы с лица мира все города людей. И все было напрасно?! С этих высот его в одно мгновение низверг всего один человек?! Нет! Должен быть способ это исправить, вернуть свое, отомстить!..
Она была рядом. Ручейки ее силы просачивались сюда, он это знал, даже пользовался ими, когда она позволяла. Вот они текут, он может ощутить их холодное касание. Это лишь слабый отголосок мощи, разрушившей Эммеру, но ему одному хватит с лихвой.
– Помоги, – прошептал он. – Дай мне выжить. Ты прольешь свою силу на головы людей, на их земли, я впущу тебя, позволю сделать то, чего ты жаждешь, но для этого я должен жить.
На него накатила волна всепоглощающего ужаса, заставившего содрогнуться до самых костей. Паника смела его волю, он бросился бы прочь, не разбирая дороги, если бы мог двигаться. Но это был всего лишь ответ. Пустота редко прибегала к помощи слов, ей трудно выражать мысли через них, к тому же образы и эмоции помогали передать суть гораздо быстрее. Он давно научился понимать ее. Впрочем, эмоциональную волну такой силы он получал от нее впервые.
«Ее помощь не достанется мне даром. И вовсе не потому, что ей нужна плата, просто иначе она не может. Пустота не божество, не Творец, не Дитя Стихии и даже не человек. Вместо дружеской руки помощи она протянет лезвие пылающего меча или даже нечто такое, чего житель мира и вообразить не в состоянии. Такова ее сила, и, чтобы выбраться, мне придется опереться на нее».
– Мне все равно, – прошептал он. – Действуй быстрей, пока не поздно!
В ответ волна сомнения, будто знак вопроса. Что ж за кошмар его ждет, если даже она не решается? Перед его глазами стояли пылающая Эммера, искаженное отчаянием прекрасное лицо Рианет, разрушающей собственное творение. Рианет, которая заснет, отрезанная от источника собственных сил, лишенная возможности воссоздать этот шедевр.
– Да, тьма тебя поглоти, сказал же, я согласен на все!
Темный поток, хлынувший в его тело, мгновенно выбил остатки жизненной силы, но он же не дал ему умереть. Ее сила жгла сильнее любой кислоты, но не была ни огнем, ни льдом – чем-то, столь чуждым этому миру, что само тело, даже лишенное жизни, сопротивлялось, свет, вложенный Рианет в каждого амдара, восставал против этого вторжения, и это причиняло невероятную боль. Впрочем, боль была не самым страшным. Его в буквальном смысле разорвало на миллионы частей, каждую вывернуло наизнанку и разделило вновь, и еще раз. Он закричал, но у него больше не было рта, и крик вышел облаком сверкающей алмазной пыли, которая, растаяв мельчайшими каплями росы, опустилась на траву.
Стало легче, но лишь немного: боль, разрывающая каждую его частицу изнутри, теперь жгла снаружи.
Он больше не мог видеть, но воспринимал этот мир, и это восприятие дробилось на мириады, словно он смотрел на него бесчисленным множеством глаз, потому что каждая частица ощущала себя отдельным Трианом, и в то же время все вместе по-прежнему были единым сознанием. А затем они перемешались и попытались слиться вновь, но теперь не подходили друг другу, и эта попытка лишь обернулась новым приступом боли. Тогда они перевернулись в пространстве, и каждая в очередной раз перекрутилась, вывернулась, изменив строение. Множественные отражения мира завертелись перед ним безумным калейдоскопом. Миллиард Трианов стошнило грязно-мыльной пеной, и именно она
