Иван Белов - Ненависть
И тут стеганула втоматная очередь. Жора, шныряющий впереди, упал ничком и затих. Шрам забился в траве, вереща недорезанным поросенок. Над головой злобно завжикало, тяжелые шлепки ударили в стену разрушенного дома. Что за херня? Руди в панике заметался и рыбкой нырнул за ближайшее укрытие. А так все хорошо начиналось! Перевалился на спину. Пули свистнули над головой, срезанные веточки, нереально медленно, как в замедленной съемки падали на лицо. Зульфат уже палил неизвестно куда короткими, экономными очередями. Стрелок, за куском кладки, приникший к прицелу, коротко заорал:
— Стреляй идиот, если жизнь дорога!
Клаус, с побелевшим лицом, неразборчиво заматерился и принялся садить длинными очередями вдоль бывшей улицы, сопровождаемый диким воем раненого наемника.
— Да не ты mydak! — ощерился Стрелок. — Ты связь давай! Немец, сука, я тебе башку оторву!
Руки не слушались, трясучка, как у больного альцгеймером. Чужие пули ложились все ближе. Руди высунулся из-за укрытия и выстрелил не целясь, ориентируясь только на слух. Осечка! Шайзе! Какое дерьмо! Вовремя вспомнил про предохранитель и снова нажал на спуск. Гевер лягнул в плечо, и выслал порцию смертоносного свинца в ближайшие заросли. Противника не видно, но судя по плотности огня, он определенно не являлся плодом больного воображения. И потихоньку пристреливался.
— Волк я под огнем! — орал в рацию Клаус. — Есть убитые, прошу поддержки. Прошу поддержки!
Дальше отборным немецки матом. Эссэсовец, не дожидаясь ответа, подхватил автомат.
Руди отстрелял магазин, полез за запасным, уронил. Руки-крюки. Сердечко стремилось вырваться из тесной грудной клетки и убежать, бросив тупого хозяина. Стреляли со стороны разрушенной пятиэтажки и огонь только усиливался. Пуля чиркнула о кладку, и с диким визгом срикошетила в небо.
Стрелок бил не спеша, тщательно выцеливая, лицо спокойное, только губы сжаты в тонкую, злую полоску. Повернулся и прокричал:
— Меняй позицию, xyli разлегся, как на диване.
Руди послушно вскочил, перебежал шагов десять влево, и рухнул за полуобвалившейся стеной с узким окном. В кино такие трюки лихо выходят, а в реале грохнулся мешком с костями, отбив колени и локти. Кусок кирпича услужливо врезался в ребра. Ладно живой. Временно. Руди не обращая внимания на боль, вскинул винтовку и принялся палить по темным окнам пятиэтажки. Надо же было так вляпаться!
Чуть не над ухом заливисто залаял пулемет. Трассеры стеганули по фасаду. В пылу боя не заметил, как подтянулась основная группа, и без долгих прелюдий открыла плотный огонь на подавление. Мага, с дико перекошенным лицом, жахнул пулемет на выщербленный подоконник и надавил на гашетку. Рядом припал на колено наемник с зеленым тубусом одноразового «Панцерфауста М–200» на правом плече. Глухо хлопнуло, солдат окутался легким облачком белесого дыма, и осколочный заряд врезался в занятое противником здание, между окнами третьего этажа. Пустой тубус улетел в кусты. Следом, почти синхронно, жахнули еще три гранатомета. Как на Рождество, твою мать!
Огонь неизвестных сразу ослаб. Редкие пули, с сырым чавканьем, шлепались вокруг.
Стрелок повернулся и заорал прямо в лицо:
— Хватай болезного, отходим к херам!
Руди еще не понимая, что вытворяет, перемахнул кусок стены, и бросился к сдавленно сипящему Шраму. Наемник сполз в заросшую травой яму, кровь хлестала чуть не фонтаном, от куда-то из района бедра. Над головой пролетели несколько болванок дымовых гранат. Густые клубы белого дыма поползли по кустам. Очень кстати.
— Забери меня! — завыл наемник, зажимая рану. — Помоги родненький, не бросай!
Автомата нет, бросил дегенерат. Руди ухватил за эвакуационную петлю на жилете и поволок раненного прочь из уютной норы, как огромного, вонючего барсука. Тяжелый падла, отожрался на казенных харчах, мучайся теперь с ним. Винтовка болталась, ремень запутался и перехлестнул через подсумки. Жора валялся неподалеку. Там ловить нечего, голова лопнула, расплескав мозги по кирпичному крошеву.
Шрам пытался помочь здоровой ногой. Руди потащил наемника не разбирая дороги, прямо по обломкам и рытвинам.
— Сука, ну чего ты творишь! — зашелся криком Шрам. — Брось меня, лучше сдохну!
Подскочил Лис, забросил автомат за спину, подхватил с другой стороны, стало полегче.
Противник, тем временем, пришел в себя. Огонь усилился, пули выбили облачка пыли в считанных шагах за спиной. Стрельба теперь не только с высотки, но и со стороны моста. Обходят сволочи, отрезая пути к отступлению. Наемники оттеснили Руди и унесли причитающего Шрама в развалины. Там суетился санитар, оказывая помощь еще одному раненному. Что-то спросил у Шрама, быстро наложил жгут, и заорал тыча за спину. Воняло порохом и свежей кровищей. В стороне бахнуло. Кажется кинули гранату. Отряд, тоненькой струйкой утекал в развалины, прикрываясь пулеметным огнем и стремительно разрастающейся дымовой завесой. Особой паники не было. Раненных унесли, группа пошла перекатами, часть залегала и отстреливалась, часть отступала.
— От меня ни на шаг! — приказал выскочивший Стрелок. — Как кутенок за мамкой!
Зули и Клауса не видно, затерялись в круговерти. Где-то совсем рядом надрывно кричал Дирлевангер, отдавая короткие, четкие приказы.
Мимо протащили раненных. Руди попытался помочь по доброте душевной, но Шрам увидев его, завизжал:
— Не подходи изверг, не подходи!
Скотина неблагодарная. Делай людям добро после этого.
— К театру отходим, к театру! — прокричал Стрелок Дирлевангеру. Гауптман показал большой палец. Надо же, как эта парочка спелась.
Стрельба утихла, противник потерял дорогих гостей. Палили теперь на удачу. За руинами двухэтажек открылся широкий проспект, густо заросший кленами и рябиной. Проскочили бегом, подождали группу прикрытия с пулеметами, и устремились дальше в недра мертвого, опасного города.
Потянулись кварталы мрачных развалин, где в домах успели вырасти елки, и стены покрылись клочьями мха. Улочки узенькие, под ногами каменный мусор и ямы, выстланные изнутри кирпичом. Вросшая в землю ржавая, металлическая кровать. Худой, облупившийся чайник без ручки, остатки давнишнего, прибитого дождями кострища. Рядом почерневшие консервные банки. Правее, высилось над лесом, длинное, высотное здание. На крыше сохранились остатки огромных букв: БО…Ш…Й У…Л. Что бы это не значило. Дальнее крыло полностью обрушилось. Над центральным входом торчали ноги и торсы искрошенных статуй. Все бы тщательно облазить и рассмотреть, желательно с фотоаппаратом. Газеты потом на части порвут, заваливая деньгами.
