Дуглас Брайан - Воин из пророчества
— Лазутчики? — Конан смеялся, блестя синими глазами. — Нет, никаких лазутчиков я не засылал, хотя неплохо бы… Беда в том, что любого шпиона в Калимегдане сразу распознают. Там не брезгуют магией… Я не стал бы рисковать своими людьми. И ты не стал.
— Верно, — тяжело уронил Траванкор. — Так откуда тебе известны их намерения?
— Я сам бы так поступил, — ответил Конан. — А главное правило для полководца и правителя: постоянно представляй себя на месте своих противников. Меньше риска ошибиться.
— Мы слишком разные, — задумчиво отозвался Траванкор. — Аурангзеб и я…
— Эта разница касается свойств вашей души, — возразил Конан. — Что касается вашего полководческого таланта, то здесь различие гораздо меньше, чем ты можешь себе вообразить… Потому что все хорошие полководцы, особенно действующие в одной и той же местности, чем-то похожи друг на друга.
* * *Огромная скала стояла, точно вырвалась на волю из самой преисподней, черная, обугленная. Вырвалась и застыла на поверхности, и только тот, кто умеет смотреть сквозь камни, разглядел бы под толщей плененный, гневно клокочущий — и остывающий с течением веков пламень.
Вот в таком месте была назначена встреча. У подножия этой скалы.
Всадник уже ожидал того, кто приезжал сюда с известиями из Патампура. Удобный человек этот осведомитель. Всегда на виду, при особе раджи, всегда осведомлен о малейших его делах и даже о мыслях, — ибо о мыслях-то раджа Авенир и советуется с ним чаще всего, — и в то же время незаметен. Ибо Траванкор, сын раджи, — воин, а не мудрец. Воин редко смотрит в сторону звездочета и еще реже боится высказывать при таком человеке свои мысли. Будь при Траванкоре его прежний учитель, Шлока, — тот сумел бы объяснить молодому радже, какие опасности ожидают легкомысленного. Открыл бы ему глаза: не только воины представляют опасность; даже при слугах следует соизмерять откровенность речи, не говоря уж о такой персоне, как звездочет.
Но Шлоки больше нет. А тот, кто худо-бедно выполняет обязанности наставника при юном полководце, — этот северянин Конан, — относится к звездочету с еще большим пренебрежением, чем сам Траванкор.
До чего же глупы эти воины!
Долго, очень долго людям Аурангзеба не подобраться было к Траванкору. Молодой полководец всегда находился среди преданных ему людей, всегда он во дворце, рядом с отцом, занят делами. Но сегодня — другое дело… Сегодня его можно будет взять голыми руками.
А вот и звездочет. Примчался, весь потный, аж дрожит от возбуждения. Всадник, человек Аурангзеба, при виде его лениво усмехнулся.
— Нынче вечером он будет один! — выпалил звездочет. — Он рассказал, что, лишенный душевной поддержки прежнего учителя, надеется получить ответы у богов, возле священного дерева! Он поедет туда один. Так он сказал. Велел воинам не сопровождать его. Даже не следить.
Воин громко рассмеялся, хлопнул осведомителя по плечу и погнал коня прочь. Звездочет мрачно смотрел ему вслед.
С самого первого часа возненавидел звездочет этого Траванкора. С того мгновения, когда Шлока явился к радже Авениру впервые, и звездочета, точно негодного пса, выгнали из комнат. Даже и не выгнали, просто подождали, пока он догадается о том, что лишний здесь, и уйдет.
Заподозрили его в том, что он услышит нечто слишком грандиозное для его слуха. Как будто звезды не раскрывали перед ним людские тайны — с той же охотой, с какой выбалтывают свои секреты молодые девушки!
Оскорбленный, звездочет подслушал разговор Шлоки с раджой Авениром. И понял, обожженный ревностью: настанет день — и мудрец займет при радже место, какого ему, звездочету, не занять никогда. Не в почестях дело. Почести останутся при звездочете. Но Шлока для Авенира будет — отныне и навеки — спасителем его сына, в то время как звездочет останется человеком, который даже предсказать это вовремя не сумел.
* * *Старое священное дерево как будто ожидало Траванкора. Наверное, все святыни таковы: терпеливо ждут, когда человек вернется к ним опять. Не сходят с места, не изменяются. Они как ось мира: как бы ни вертелись события, как бы ни менялись люди, они остаются все теми же.
Время здесь останавливается, коловращение людского мира кажется несущественным.
Все так же протянуты во все стороны выбеленные солнцем и ветрами высохшие ветки, все так же трепещут на них лоскутки, привязанные в разные годы разными просителями. А вот и те, что оставили здесь когда-то ученики Шлоки. Сохранились, хоть и выцвели добела, обтрепались почти до ниток. Вон там — тот, что привязал Траванкор, который мечтал стать великим воином, гордостью своего отца; а чуть выше — лоскуток Арилье, который наверняка хотел стать еще более великим воином, нежели Траванкор.
Арилье… Он рвался быть первым и не скрывал этого. Делал это полушутя, призывая друзей и самого учителя признать: он — самый быстрый, самый могучий, самый красивый. Но Траванкор знал, что в глубине души друг мечтает быть первым — всерьез.
Не потому ли ушел от него Арилье, что невозможно стать первым при особе сына раджи? В одиночку большего можно добиться. Никто не сравнится с отличным воином, особенно если его никто не затмевает…
Недостойные мысли. Траванкор взглянул на священное дерево и устыдился. Лоскуток, привязанный мальчиком Арилье, весело шевелился, как будто подпрыгивал на легком ветерке. Как будто посмеивался над Траванкором. И словно бы слышал Траванкор голос друга: «Да <брось ты, Траванкор, все равно я — лучший. Погляди, какой я молодец! Разве ты хоть раз одолел меня? Никому это не под силу!»
«Я скучаю по тебе, Арилье», — подумал Траванкор.
Он опустил голову и горячо, из самой сердцевины души, воззвал к священному дереву.
— Ты помнишь меня, священное дерево? Мой учитель Шлока приводил нас к тебе. Помоги мне, богиня, склони свой слух к своему священному древу! Ответь мне! Почему все покинули меня? Открой мне! Где сейчас мой друг Арилье? Где моя любимая Рукмини? Почему оставил меня мой учитель?
Молчало все вокруг, даже ветер стих. И вдруг Траванкор ощутил, как к нему приходит ответ. Это не был голос или озарение; просто вдруг молодой воин понял, что знает происходящее. Это знание появилось сразу в его уме, и Траванкору стало холодно.
«…Скоро все откроется, и когда это случится, ты будешь несчастен…»
Вот что хотело сообщить ему священное дерево…
Долго стоял юноша, осваиваясь с этим чувством. Запоминал каждое свое душевное движение.
А после вскинул голову и еще раз посмотрел на священное дерево, на лоскутки — выгоревшие клочки надежды, — на сухие, причудливо изогнутые ветви.
