Юрий Никитин - Семеро Тайных
— Я понял больше, чем ты, сам недоумок, страшишься вымолвить!..
— Что ты мог понять, — ответил Боровик надменно, но Олегу послышалось в голосе колдуна смущение. — Ты, горный червяк...
Голос прервал:
— Давай его сюда!
— С удовольствием, — пробормотал Боровик.
Олег по его знаку встал прямо перед зеркалом. Изображение раздваивалось, он видел и темную пещеру, где могучий Беркут раздраженно швырнул в огонь горсть красной пыли, видел и Боровика, тот за его спиной тоже бросил в очаг сухие красные листья. Губы шевелились, но слов Олег не слышал. По поверхности зеркала пробегали странные мимолетные тени, Олег угадывал себя, иногда с посохом, иногда с длинным мечом, однажды даже узрел себя в богатой княжеской одежде, но всмотреться не успел, одновременно спереди и сзади прозвучали голоса:
— Я произношу Слово Перехода...
— Я принимаю Слово Перехода...
Олег чувствовал шум крови в ушах, стало жарко, на миг почудилось, что голова вот-вот лопнет от притока горячей крови. За спиной Боровик закричал громко и пронзительно, в ответ что-то рыкнул Беркут. Неведомая сила дернула Олега с такой силой, что от рывка едва не оторвались руки и ноги.
Глава 30
Сотни острых ножей пронзили тело. Он стиснул зубы, чтобы не заорать, а когда боль исчезла так же внезапно, как и возникла, в подошвы снизу ударило твердым. Он покачнулся, нелепо выставил руки с растопыренными пальцами, удержался. Расширенные глаза в страхе оглядывали темную пещеру.
Воздух был холодный, сырой. Олег стоял внутри горы. Сердце сжалось, он ощутимо чувствовал всю массу камня, что наверху, откуда угрожающе смотрят серые с красным огромные зубы гранита. Из стены напротив, как лезвия великанских секир, нацелились каменные ребра. Пещера выглядит нежилой, хотя пол сглажен...
За спиной послышался удивленный смешок. Олег резко повернулся. Массивный колдун, Беркут, смотрел насмешливо. Толстые надбровные дуги выдвигались так круто, что лоб сползал к затылку, нос безобразно расплющен, словно ударом тарана, серые глаза расставлены широко, но из-за широко раздвинутых скул казались запавшими и мелкими, как упавшие в пыль горошины.
В этих глазах таилось и нечто странное, что Олег, боясь себе поверить, расценил почти как некоторое уважение.
— Теперь понимаю, почему он тебя отправил ко мне! Да еще так поспешно.
— Что, я такой противный?
— Еще какой, — подтвердил чародей. — Противный — от того же слова, что и противник.
— Я никому не противник, — проговорил Олег с тоской. — Я как раз хочу, чтобы везде был мир, никто ни с кем не воевал...
— Хорошее желание, — одобрил Беркут. — За такие желания всегда больше всего крови льется!.. Что ж, садись, располагайся. Рассказывай, кто ты и что.
Олег недоумевающе огляделся, в такой пещере ни удавиться, ни зарезаться нечем, но сзади под ноги мягко толкнуло. Он осторожно опустился в глубокое кресло, толстая шкура черного медведя была теплой, словно только что сняли с печи. Под ногами уже был толстый ковер, Олег не мог понять, когда его успели подсунуть под его подошвы. Разве что образовался прямо из камня.
Чародей опустился на огромный валун, что возник так же внезапно, как и кресло с мехами. Олег приподнялся, желая уступить старшему мягкое, но чародей нетерпеливым жестом остановил:
— Сиди. Меня все это делает ленивым. Так кто ты?
— Человек, — ответил Олег с тоской. Он как можно короче рассказал и этому о жизни в лесу, опустив их подвиги по спасению мира, снова показалось и неловко о таком рассказывать, и страшновато, что не поверят, закончил совсем просительно: — У меня кое-что получается в волшбе... Но я не знаю, как пользоваться, я боюсь навредить... но я хочу эту силу, да и все силы отдать роду людскому! Нас и так мало, зверья вон сколько, а еще деремся, изничтожаем друг друга, хотя сообща такое бы могли отгрохать!.. Хоть башню до неба...
Он осекся, вспомнив героя, который с братьями строил башню до небес и чем это кончилось.
— Из Леса, — повторил Беркут. — Да, в Лесу чего только не водится... Даже невры какие-то. Ладно, парень, убивать тебя не буду...
Олег дернулся:
— А что, меня надо было убивать?
Чародей удивился:
— А зачем еще Боровик тебя послал?.. Он знает, что я крут, зол, дураков не терплю, сразу в пыль, в жаб, за тридевять земель... Там уже немалая община собралась моими усилиями! Из слишком умных.
Олег пробормотал:
— А может, не надо было слишком умных...
Беркут раздраженно отмахнулся:
— Это они считают себя слишком умными! Я-то вижу, что каждый из них — пустое место. Это ты вон все твердишь, что дурак да неумеха, но я ж вижу, что собираешься перехитрить старика!
Олег вскрикнул:
— Я? Да и в мыслях такого... как вы можете!
— Верю-верю, — сказал чародей загадочно, и снова Олег не мог понять, верит в самом деле или просто успокаивает. — Ты еще прост, как лесной дрозд, а вот когда наволхвишься... Так чем же ты напугал старика? Вот он в самом деле старик, хотя на тридцать лет моложе меня!.. Трухлявый пень, ни к бабам, ни в драку, только свои книги да глиняные таблички, будто мудрость позади... дурак!.. а не впереди. Но чутье у него есть, есть!.. Хотя это не в похвалу, чутье и у зверья есть, а ум только у человека. Верно?
— Верно, — подтвердил Олег.
Беркут чем-то нравился, хотя грубостью и бесцеремонностью раздражал, а еще и тем, что вроде бы в любой миг мог стереть его с лица земли, как тлю, размазать по стенам.
— Чем ты его так напугал? — пробормотал Беркут задумчиво. — Ведь у него есть чутье, есть...
— Я напугал?
— А от кого ж он так спешил отделаться? Да и за собой чуял что-то непотребное, для тебя опасное... Давай говори!
— Что говорить?
— Что ты ему показал, сказал, пригрозил?
Колдун сопел, как лось перед боем, глаза налились кровью, только землю не рыл копытом. Голова сидела на плечах без всякой шеи, а теперь словно вовсе просела, а плечи угрожающе приподнялись.
Олег сжался в ком, предчувствуя неприятности, заговорил медленно, выталкивая слова с трудом. Те упирались и не шли, чувствовали его страх, но он говорил и говорил, с усилием одолевая темный ужас при мысли, что сделает с ним рассвирепевший колдун:
— Я хочу, чтобы колдуны... самые могучие колдуны объединились!
Тот спросил непонимающе:
— Во-первых, это немыслимо. Да и зачем?
— Для счастья людей, — сказал Олег. Внутри все сжалось в ком, как рыхлый снег безжалостная рука сминает в ледышку, грубо ломая узорчатые снежинки. Он видел растущую ухмылку колдуна, чувствовал себя дураком почище Таргитая, продолжил с упрямством отчаяния: — Пока что каждый строит свой собственный мир... упиваясь властью над каганами, царями и разными императорами, что наивно полагают владыками мира себя. Но, расширяясь, эти миры сталкиваются, начинаются войны колдунов, которые опять же считаются войнами народов или племен. И так из века в век, из колоды в колоду. Мир все таков же, каким его создал Род... или почти таков.
