Фейрум - Дарья Райнер
Каким-то чудом она не тонула и продолжала дышать, двигаясь сквозь толщу воды, как недавно – сквозь живую тьму, говорившую голосом Черри.
Липа протянула руку, коснувшись огромной чешуйчатой морды, которую венчала корона из рогов. Змей просыпался: в его уютный сон вторглась чужая история.
Чужая ли?
Легенды менялись, теряя часть правды. Люди охотно верили в добро и зло, но Змей из сказки вовсе не был плохим. Он жаждал любви и горевал не меньше Отшельника, когда понял, что обрек любимую на смерть. В глубокой скорби он укусил себя за хвост и повернул время вспять. С тех пор он стал символом перерождения, нового цикла, конца и начала. Он желал все исправить, но Звезда погибала… и рождалась вновь. Тогда обессиленный Змей уснул, а Скорбь цвела, пуская побеги далеко за пределы изначального мира.
Змеиное веко дрогнуло. Янтарный глаз взглянул на рассказчицу.
«Здравствуй. Я пришла тебя разбудить».
Тяжелый вздох всколыхнул воду. Хозяин заворочался в слое придонного ила, медленно, но неотвратимо готовясь вынырнуть на поверхность.
«Ты долго спал и видел Дом…»
Дом, которого больше нет.
Отшельник не вернулся после того, как Змей разрушил его жилище. Не привел на остров другую, смертную женщину. Не в той жизни. Просто легенды должны заканчиваться хорошо – легко и понятно.
Он отправился странствовать по земле, а может, и по времени – то было давно.
Наверное, он умер. И снова родился. Забыл, кем был прежде, но часто смотрел на небо, чувствуя, как не хватает ему чего-то важного. Он искал Ее в прошлом и в будущем, сменил множество имен, услышал множество историй. Свою не рассказывал никому, предпочитая выдумку, но в каждой лжи есть доля правды.
Змей моргнул. Оттолкнувшись ото дна, он всплыл, увлекая Липу за собой: она осторожно держалась за рог, обняв его, как ствол большого дерева.
Луна серебрила воды, освободившиеся от льдин, и отражалась в гладкой чешуе.
На берегу цвели деревья: согнутые стволы тянулись ввысь, из набухших почек рождались белые бутоны. На смену вечной осени приходила весна, и Липа вдруг поняла: все не напрасно.
«Спасибо. Как мне называть тебя, Хозяин времени?»
«Унктехи».
Исполинский змей выбросил ее на узкую кромку песка. Она завороженно смотрела, как чудовищное тело показывается из воды целиком, свивается тугими кольцами, оживая после долгого сна. Янтарный взгляд был обращен к ней: Остроглазый ждал продолжения.
…И пока Отшельник ходил по мирам, он видел Скорбь повсюду. Голодную, жадную до человеческих чувств, как ядовитый цветок – прекрасный и смертоносный одновременно. Богиня, чья суть заключается в боли, изменяла людей, даруя им волшебную силу, но карая за проступки, и некому было доказать ей, что помимо страданий есть радость. Надежда. Любовь.
Она была одинока.
Змей спал. Ему виделось многое: что было давно и чего не случалось. Чем он жил и не мог обладать. Судьбы, люди, этажи… Одни оставались, другие уходили. У них были жизни за пределами грез.
Липа перевела дыхание.
Она смотрела в глаза Змея, словно спрашивая: «Можно?»
Он склонил голову, позволяя коснуться золотой чешуйки у основания рогов. «В каждом из нас сидит свой Змей», – сказал однажды Игнас.
И еще кое-что: «Никогда не говори “конец”. Всегда думай: начало».
Они с Джеком оказались правы. Если ее история воплотится в реальность, это будет прекрасным началом. В любом из миров.
Все связано – и все связаны – в не-времени.
Женщина, ставшая хранительницей Дома, вернулась к мужу и сыну – в те времена, когда была Мам-Улей и учила детей английскому. В ее кухне вкусно пахло ватрушками, а на подоконнике цвела герань…
Будущий охотник, чье имя означает «нарушитель спокойствия», увидел Черный Берег и Гору, которая сверкает на солнце, – самую высокую из всех. Он встретил отца и вместо стеклянных бусин получил на празднике костяное ожерелье…
Сирена, оказавшаяся в Прослойке, отыскала путь к родным берегам…
Доктор, в чьих руках оказалась сыворотка, продолжил работать над исцелением тех, кого отравила Скорбь…
А в городе Килларни на юго-западе Ирландии родился мальчик. Мать назвала его Морагом – «великим», и это вовсе не девичье имя, кто бы что ни думал…
Чувство вины и тревоги сменялось покоем.
Они уходили прочь: темные силуэты скользили вдоль берега, пока не растворились в лунном свете. Баб-Уля оглянулась и всплеснула руками. Игошка помахал на прощание. Лагард произнес:
– До встречи, chérie. – Она могла угадать его интонацию на любом расстоянии. Клирика с ними не было, но Липа знала, что он ушел вместе с Домом. Это место – сад, берег, озеро – тоже перестанет быть, прежде чем она сосчитает до трех.
Лунную ночь сменила темнота.
Скорбь встретила проснувшегося Змея. Попыталась оплести побегами, как когда-то давно: страшным было столкновение двух сутей, не предназначенных для человеческих глаз. Вот только вместо черных цветов распустились вишневые бутоны. Исчезли изумрудные огни – все, кроме одного. Он следовал за людьми, шагавшими по звездной дороге в мир, где жива надежда.
Потому что иначе все не имело смысла.
Липа едва сдерживала слезы, провожая Акто: он ластился к тыльной стороне ладони, не желая уходить. Совсем взрослый – изумрудный маячок с янтарной сердцевиной. Исчезнут ли анимоны вместе с Гнилью? Вряд ли. Прослойка будет всегда – тонкая мембрана между клетками миров. Но как же сложно прощаться, играя роль наблюдателя и стороннего рассказчика в последнем акте пьесы. Ей хотелось обнять Игнаса напоследок, но в его левой, единственной, руке лежала ладонь Черри. У него получилось.
Кто знает, может, в одном из сотен миров, столь разных и все-таки похожих, у Джима есть младшая сестра. Она любит его. И протягивает мизинец в знак доверия, что бы ни случилось.
Скорбь не исчезла, просто приняла поражение, ведь Уяга и Унктехи не могут существовать друг без друга, как день без ночи: там, где время не стоит на месте, оно неизбежно приносит горечь. Потери. Новую жизнь. В конце концов, ничто не кончается. Жизнь – не история.
Упавшая звезда родится снова – и Отшельник ее дождется. Они станцуют, как хотели когда-то, и время пойдет своим чередом, потому что Небесный Змей узнал, каково это – быть любимым. Он осуществил чужую грезу. А счастливый ли финал у истории – каждый решит для себя.
Раздался звук аплодисментов.
Последняя карта из колоды – уже не пустая – рассыпалась пеплом.
Она сидела за игорным столом в тесной комнате.
Сознание возвращалось понемногу: требовалось время, чтобы вспомнить, как ее зовут.
Липа. Филиппина. Деревце.
Пространство казалось зыбким, словно она еще находилась вне времени. Вне рамок. Вне постижимой реальности, где сражались – и приходили к согласию – два божества.
Она моргнула и подняла взгляд. На нее смотрели черные, как угли,
