Белый Сокол - Софья Соломонова
И все же завладеть телом Рю оказалось невероятно просто. Он почувствовал легкое сопротивление, несравнимое даже с тем, которое ему приходилось преодолевать, проникая в мир людей. Легкое усилие – и дело было сделано.
Тииль ощутил, как тело Рю выгнулось дугой, сведенной жуткой судорогой. И все его сознание на мгновение заполнила боль юноши, которую он теперь ощущал, как свою. А потом он увидел багровый туман, почувствовал его сопротивление, жуткое жжение и ощущение нехватки воздуха. Момент истины настал. Тииль вложил все свои силы в удар. Вспышка ярчайшего белого света пронзила багровую пелену, разрывая и уничтожая ее. С губ Рю сорвался крик боли, и по его телу прошло еще несколько волн судорог. А затем туман отступил.
* * *
Адская боль, несравнимая ни с чем, что ему приходилось испытывать раньше, пронзила тело Рю. На мгновение весь мир будто перестал существовать, поглощенный болью. А когда она немного отступила, юноша осознал, что не знает, где находится. Ему вдруг стало страшно, как бывает, только когда просыпаешься среди ночи, разбуженный кошмаром. Все тело ломило, его бил озноб, а голова нещадно кружилась. Такое уже было с ним однажды, много лет назад, когда Орта до полусмерти избил его на тренировке. Но сейчас эта боль как будто перекидывалась и на его разум, душу. Рю закашлялся, и его тело вновь свело оглушающей судорогой. Когда боль вновь отступила, давая ему возможность хотя бы дышать, в его голове вдруг раздался голос:
«Рю?»
Было в этом голосе что-то странное. Он, безусловно, напоминал голос Тииля, каким Рю слышал его в своей голове и раньше, но при этом он был также похож и на голос самого Рю. И он шел откуда-то изнутри. За время, проведенное рядом с Тиилем, Рю научился безошибочно отличать его голос от своих собственных мыслей. Голос духа всегда казался чужеродным, будто бы вторгающимся в разум. Но не в этот раз. Рю даже не был уверен, что он не сам подумал что-то голосом Тииля.
«Рю, ты меня слышишь?» – мысль повторилась.
«Тииль, это ты?»
«Хвала небесам!» – на Рю вдруг налетела буря эмоций: радость, облегчение, тревога, страх. Но юноша не мог понять, откуда они взялись.
«Тииль, что происходит?» – Рю становилось все более неспокойно, и мучившая его боль никак не помогала справиться с тревогой.
Рю вновь ощутил эмоции, причину которых не мог понять. Ему вдруг стало стыдно и грустно. И эти чувства почему-то сосуществовали с его собственной тревогой и страхом. Попытавшись осмыслить это, Рю почувствовал себя только хуже.
«Мне пришлось вселиться в тебя».
Живот Рю вдруг скрутило, и он едва сдержал рвотный позыв.
«Прости меня, но это был единственный выход, – продолжил Тииль, – тебе так плохо из-за этого».
«Откуды ты знаешь?»
«Я чувствую все, что чувствуешь ты. А ты, я думаю, чувствуешь все, что чувствую я».
«Значит эти эмоции – твои?»
«Да».
Рю не сразу смог переварить эту информацию. Он уже давно привык, что Тииль порой без спросу слушает его мысли, но сейчас все было иначе. Хуже.
«Я понимаю, это сложно принять, но, поверь мне, я бы не сделал этого, если бы у меня был иной выбор».
Рю снова почувствовал тот же жгучий стыд, будто бы он предал все свои идеалы, все, за что боролся, совершил что-то ужасное и неприемлемое. Но он также почувствовал и отчаяние, толкнувшее на этот поступок, ощущение безвыходности ситуации и необходимости совершить жуткий выбор.
«Что произошло?»
Вместо ответа сознание Рю заполнили картинки. Он видел себя со стороны, чужими глазами, и это было странное и новое ощущение. Ему почему-то стало не по себе, он почувствовал, как вспотели его ладони. Все его естество сопротивлялось происходящему как чему-то неправильному, противному самой природе. Но чужие воспоминания продолжали течь в его сознание.
Вот он лежит на кровати, обнаженный, а рядом с ним подобная темной тени стоит Камилла. Но вдруг в воспоминание врывается другое темное существо, наносит удар и насмехается. Оравин. Рю был уверен, что никогда не слышал это имя раньше, но при этом оно вызывало в нем бурю эмоций: ярость, ненависть, обиду, презрение. Камилла при помощи Оравина поработила Рю. Воспоминания текли дальше, вот Камилла душит Рю, насмехается над ним. А вот рассказывает ему о том, как принесет его в жертву на алтаре, чтобы разрушить наложенную Оманоске на Врата между мирами печать. Картинки, мысли и чувства сменяли друг друга. И постепенно они оживили и другие воспоминания. Воспоминания, которые казались Рю его собственными, но будто бы закрытыми непонятной пеленой. Госпожа позволила ему смотреть, как она ублажает себя, и он был счастлив. Госпожа разрешила ему скакать рядом с собой. Госпожа соблаговолила дотронуться до него, принося ни с чем не сравнимый экстаз. Госпожа приказала ему вылизывать ее сапоги, он может быть полезен Госпоже. Госпожа допустила его до своего ложа…
С каждым мгновением Рю все более и более захлестывало отвращение. До чего он опустился? Как мог он позволить такому происходить с собой? Но также помимо отвращения пришла боль. Как Камилла могла так с ним поступить? Как прекрасная умная добрая девушка, которую он полюбил, могла оказаться жестокой и бессердечной госпожой Разрушителей Врат, водящейся с демонами?
Рю почувствовал, как его живот снова сжался, а скулы свело от подступающей тошноты. Ему едва удалось разглядеть в полумраке шатра ночной горшок и добраться до него прежде, чем содержимое его желудка попросилось наружу. Ему показалось, что его тошнило целую вечность, и он сам не понял, в какой момент рвотные позывы перешли в рыдания. Боль, отвращение, ужас, отчаяние и стыд рвались наружу как еще никогда раньше, и у Рю не было сил их сдерживать.
Рю никогда еще не было так плохо. Ужасное физическое состояние наложилось на бурю разрывающих его эмоций и многократно усилило их. Он плакал от боли предательства, от отвращения, от собственного унижения, от ужаса перед ситуацией, в которой он оказался, от боли физической и от стыда, который ему даже не принадлежал.
Все эти переживания выходили наружу через слезы, порой переходящие в сдавленный крик. Даже в такой ситуации Рю боялся привлечь внимание окружающих его культистов. Он не мог вернуться в то состояние, куда его погрузила Камилла, он предпочел бы смерть.
Рю не знал, сколько он просидел
