Максим Субботин - Сердце зимы
Северяне еще покричали, надеясь привлечь внимание соплеменников на той стороне, но в ответ не донеслось ни звука.
– Мы здесь застряли, – сказал Дорф. И в его голосе Миаре послышалось отчаяние.
– Думаю, никто не станет спорить, что у нас отсюда есть всего один выход – обратно в гору, – заговорила она быстро, предупреждая возможные споры. – Неважно, на север ведет путь, который вы нашли, или нет. Должны быть и другие. Шараши не стали бы лезть под гору, только чтобы там отсидеться. Они идут сюда, идут в ваши земли. И если мы не видим их следов здесь, значит, есть и другие выходы из горы. Мы должны найти хотя бы один из них.
Ясное дело, что хватанула лишку в своем стремлении занять верх над северными мужчинами. Мудрую стали бы слушать или, возможно, свою, северянку, но чужестранка, хоть бы сколько ума ей ни было отмерено, все равно останется чужестранкой. А она и так достаточно испытывала их терпение.
– Мы бежали от шарашей только затем, чтобы самим лезть в их логово? – влез непрошеный голос.
– Да, – не стала отпираться таремка. – Но раз боги сохранили наши жизни, значит, у нас есть предназначение. Кому-то суждено узнать – что людоеды делают под горой и куда идут из нее. Так почему не нам? Впрочем… – она нарочно приберегла самый веский аргумент напоследок, – я пойму ваш страх. Кто бы еще, в крепком рассудке, сунулся в рассадник летунов, да еще и в самую глотку шарашам.
Мужчины не поскупились на неодобрительные взгляды. Яд тщеславия сделал свое дело – обвинение в трусости стоило бы таремке головы, будь она мужчиной. Но ее не тронули. Только щедро одарили молчаливым укором.
– Когда пойдем, госпожа? – проглотив обиду, спросил Дорф.
– А зачем ждать? Накормите их, – кивнула в сторону изможденной троицы, – я осмотрю раны и пойдем.
– А с этим-то чего? – Дорф показал взглядом в сторону иджальца.
– Понесем. Мой друг еще не совсем поправился, но его разум вот-вот прояснится, и Банрут вернется из царства сна.
– В него вселился темный дух, – отозвался кто-то.
– Его надо оставить. Негоже нести беду с собой.
Миара отчаялась – ей не хватит сил тащить жреца самой, но о том, чтобы оставить его одного, она и не помышляла. Таремка, проглотив унижение, с мольбой посмотрела на северян. Мужчины молчали, отводили взгляды, а то и вовсе отворачивались. Только один подался вперед, подтирая зеленый гной, что струился из распоротой щеки.
– Я понесу, госпожа.
Миара с облегчением выдохнула, почувствовав, как сдавило в груди.
– Как тебя зовут?
– Уртом кличут, госпожа.
– Пойдем, я погляжу, что с твоей раной, Урт.
Когда с приготовлениями и сборами закончили, северяне столпились около каменистого раскола. Миара старалась не думать, что идея снова лезть в зад к харсту принадлежит только ей. Казалось, горы зловеще насмехаются, а расщелина кривится в кровожадном оскале, предчувствуя новую порцию крови.
Урт, чья рана оказалась не такой уж страшной, взвалил на себя иджальца, благо Банрут уже начал приходить в себя и большую часть времени проводил с полуоткрытыми глазами. Он пытался говорить, но каждый раз Миара останавливала его строгим взглядом. Пока окончательно не встретился с рассудком, лучше не давать северянам повода слушать его сонные бредни и убеждаться, будто в нем сидит какое-то зло.
Один из мужиков, тот, что пришел с Яросом, отказался возвращаться. Он присел у костра, сгорбился, обхватил плечи руками и медленно покачивался из стороны в сторону, будто сам себя убаюкивал.
– Не заманить меня туда, – озлобившись и не поворачивая головы к собратьям, шипел он. – У вас рассудок помутился, так и ступайте к харстам в самую огненную реку, а я тут обожду. Я всегда исправно подносил Скальду, и монет не жалел, и самого жирного ягненка заколол с молитвами. Нынче подходит великий праздник, боги пройдут по земле. Скальд услышит мои мольбы.
Северяне покрыли труса руганью и плевками, но тому и дела не было: он продолжал успокаивать себя. Вскоре его речь стала совсем неразборчивой, а слова путаной, бессмысленной мешаниной.
– Он лишился рассудка, – вздохнула Миара и велела оставить бедолагу в покое. – Его участь незавидна.
– Подохнет, как собака, – махнул рукой Дорф. – Сам на муки подписался.
Первым в Хеттские горы зашел Ярос. Он до последнего топтался у входа, оборачиваясь, чтобы наглядеться, как в расплавленной золотой дымке рождался утренний рассвет. Следом за Яросом внутрь потянулись остальные, в хвосте человеческой змеи – Миара и Урт с иджальцем на плечах. Последним шел Дорф.
Путь коротали молча. На всякий случай таремка заткнула иджальцу рот куском полотна, мысленно попросила у него прощения. Внутренности горы снова с необратимой яростью навалилась на нее. Миара чувствовала, будто сама жизнь вытекает сквозь поры в коже, но изо всех сил корчила из себя непробиваемую заморскую красавицу-воительницу. Кажется, северным мужчинам именно такой она нравилась больше всего. И именно такую Миару они готовы слушать.
Урт нес Банрута словно ребенка, хоть иджалец ненамного уступал ему в росте. Северянин приободрился, успокоенный тем, что боль в щеке стихла, начал поглядывать на Миару и, когда таремка ловила его взгляд, широко улыбался. Передних зубов у Урта было как минимум на три меньше положенного. Миара заставляла себя отвечать вежливой улыбкой, чтобы ненароком не спугнуть единственного своего бесстрашного союзника. Они зашли слишком далеко, и, если мужчина бросит ношу, ей придется остаться рядом с Банрутом и надеяться, что она вытянет его раньше, чем их сожрут летуны. Впрочем, тароны в этих местах – не единственные охочие до доброго свежего мяса.
Дойдя до развилки, Ярос замедлил шаг, остановился у каменного гребня, делившего коридор надвое. Мужчина прислушался, шикнул на остальных, чтобы не галдели.
– Идем, – шепотом скомандовал он, – только чтоб как мыши, а то все сгинем.
Змея из человеческих тел поползла в коридор, который вскоре стал опускаться все глубже и глубже. Каменные стены превратились в земляные, стало еще жарче. А воняло так, что хоть не дыши.
Шли долго, никуда не торопились и без надобности не разговаривали.
Как только Миаре начало казаться, что они и впрямь идут в самое нутро харстовой обители, Ярос снова остановился. Они оказались в свободной пещере. Даже света двух факелов не хватило, чтобы осветить ее хоть на треть.
– Там, – шепнул Ярос, кивком указывая на темный лаз в стене.
Вообще, лазов было по меньшей мере четыре – и это только те, что удалось рассмотреть в неверном свете.
Сказать, что здесь воняло мертвечиной, – значит, не сказать ничего. Миара подумала, что если бы ее с головой засунули в свежую могилу, то и там бы дышалось легче. Недавно все они намотали на лица тряпки, надеясь, что хоть так уберегут себя от густого зловония. Но особенной пользы ухищрение не принесло.