Книга вторая По сложной прямой - Харитон Байконурович Мамбурин
— Импринтинг сверхценной идеи, навязанное клеймо психоза, — вяло шевеля пальцами, рассказывал Никита, — Буча поднялась… ты бы знал. Мама не горюй. У сотни с лишним человек чердак нагнулся. Спустя три часа у каждой бабы в роддоме началась лактация, представляешь? Их закрыли на обследование. На карантин.
Молодые, здоровые, будущие врачи. Очередь до них дошла чуть ли не до самых последних. К этому времени мои будущие родители успели наговориться на полную, усугубив импринт и… закрепив его. Им запретили на десять лет даже думать о детях.
— …и они ушли в науку, Витя. Хорошо ушли, — блеклые глаза моего дяди стали почти мечтательными, — Толик вытянул дуру на свой уровень, замотивировал, приподнял. Анька начала ему соответствовать. Я был очень рад за брата. Очень. Если бы не…
Если бы Анатолий Изотов не решил полностью посвятить себя работе и будущей семье, забыв про своего брата и… некоторые обязательства родственников перед другими людьми. Теми, на кого и работал Никита. А это были очень серьезные люди. Они не беспокоили свою инвестицию по имени Анатолий, так как их устраивало сотрудничество с Никитой. Зато это не устраивало последнего, особенно потому, что именно через него, если что, планировалось взаимодействовать с моим будущим отцом.
— Я брата очень любил, Витя, — скрежетнул мой дядя, — Но въехать на своем горбу в рай даже ему… не простил бы.
Никита не находил два радужных артефакта. Ему выдали целых три, выдали прямо у подъезда дома, в котором жил брат и его жена. Идея, предложенная самим Никитой, была проста как мир — после того, как Изотовы станут адаптантами, их навязанный психоз не позволит остаться им вместе. Из-за бесплодия, невозможности зачать ребенка. Он заберет Анатолия, возможно даже силой, ну а Аня станет ценным экспонатом для его начальства. Здесь, конечно, был ого-го какой вопрос насчет того, с какой стати в одном месте собрались аж три «радужных» артефакта и почему их тратят на подобное, но… Никита вопросов не задавал. Воткнув усыпленной парочке бруски измененного дерева, он отправился на одну из своих лежек, где и проделал то же самое с собой, справедливо рассчитывая, что ни один адаптант, чувствуя изменения, из дому не выйдет.
Все так и случилось. Чета Изотовых из дому не вышла, а, обдолбавшись возбудителями, принялась меня зачинать. Психоз не просто вышел в острую фазу, а выскочил в неё с размаху, погрузив моих дорогих родителей в навязанное безумие. А потом, отойдя от трансформации и начав разведывать обстановку вокруг брата, Никита узнал, что Анна Изотова беременна мной. Его начальство тоже узнало.
— Тогда-то всё и пропало, Витёк, — глаза сидящего напротив меня человека наполнились слезами, — Вот тогда-то…
Брата-находника не просто отозвали, его тут же взяли под стражу. Затем с помощью срочно приехавшего в город могущественного неосапианта был создан клон Никиты Павловича Изотова. Этот клон и пошёл на явку с повинной, в итоге угодив за решетку почти на двадцать лет, а самого Никиту отозвали в Африку. Через год он узнал о аварии, в которой погибла чета Изотовых. Банальная попытка похищения мексиканцами, банальный огонь команды прикрытия, ведшей машину, банальная контузия Анатолия, из-за чего тот не справился с собственными способностями, угробив себя и жену.
— Ты даже не представляешь, через что мы прошли с братом, Витя. Я в курсе, как ты жил в Ейске. Это, сучонок, была прекрасная жизнь… по сравнению с тем, через что мы прошли. Где мы это прошли. Только вот Толя всё предпочел забыть. Нашел себе бабу и решил, что прошлое прошло. И я прошёл вместе с этим прошлым. А я его ждал, племяш. Я целых десять проклятых лет ждал, когда у моего брата, этого трусливого жалкого дегенерата, проклюнется совесть. Что эта падла вспомнит о том, что каждый раз пихая свой хер куда-нибудь Аньке, он должен благодарить меня за то, что у него есть эта роскошь — нормально жить. Благодарить и помнить о том, что надо вернуть этот долг, хоть немного. Хоть чуть-чуть. Понимаешь, Витенька? Хоть чуть-чуть?
Какие откровения. Кроме потекшей крыши могу с уверенностью утверждать, что этот человек, которого я вижу впервые в жизни, знает обо мне слишком многое. Очень и очень многое. Можно сказать, знает всё. Но при этом шансы, что он имеет отношение к нашим службам и государству? Ниже нуля.
— Ни хера ты не понимаешь…, — качнул головой дядя, вставая со стула. Он подошёл ко мне, сжимая и разжимая кулаки, а потом, как следует размахнувшись, зарядил мне ногой по ребрам со всей дури. Я свалился набок, пережидая вспышку боли, но это было лишь началом.
— Ты! (удар) Знаешь?! (удар) Что!? (удар) Такое?! (удар) Жизнь?!!
— Ты, недоносок, когда-нибудь жрал гнилую гориллу?!
— Ты учился в восемь лет вырезать из себя насекомых, гаденыш?!!
— Тебя поливали напалмом, сука?!! Тебя гоняли по джунглям месяцами?!!!
Он бил и орал, орал и бил. Ногами, то одной, то другой. Бил на полную, давая себе время и прицелиться, и отдышаться. Даже выбирал, куда сунуть носок сапога, чтобы мне было побольнее.
Да, это было больно. Имей я возможность напрячься, заблокировать удар, подставить руку или бедро… но нет. Дядя лупил меня куда его душе было угодно, прямо по расслабленной брюшине, по ребрам, по голове. Бил он от всей души. Будь я обычным человеком, то, скорее всего, просто сдох бы, а так… было просто паршиво. Даже непросто паршиво, а совсем. Но сознания я не потерял, оно даже не помутнело. Ублюдочная способность лысеющего адаптанта продолжала меня удерживать ровно в том состоянии, в котором захватила. Плюс боль. Её я не мог не ощущать, но мог перетерпеть.
— Э-эх, как полегчало! — с чувством выдохнул родственник, возвращаясь к стулу и садясь за него снова, — Прямо вот, отлегло! Давай очухивайся, крысеныш, а я пока покурю. Мы еще не закончили.
Он курил, а я вспоминал, о чем он орал. Бомбы, охота, выживание. Борьба с паразитами. Напалмовые бомбы с самолетов. Поисковые партии. И они вдвоем, два пацана с русскими фамилиями, именами и отчествами, имеющие с собой лишь пару ножей и запаянный в четыре
