Сумрачный лес - Каролина Роннефельдт
Потом Фендель ослабил повязку на своей голове и осторожно ее размотал. Ссадина на его лбу затянулась не полностью, но кровоточить перестала.
– Что ты делаешь? – изумленно спросил Пирмин.
– Ему нужнее, – коротко ответил Фендель и принялся осторожно бинтовать лапу пса.
– Спасибо, большое спасибо! – благодарно воскликнул Пирмин и кивнул ему, ласково поглаживая Траутмана. – Теперь гораздо лучше, правда, дружок?
Траутман лежал неподвижно, хоть ему и хотелось порадоваться и попрыгать, раз уж он воссоединился с хозяином. Пирмин потрепал его за уши и задумчиво огляделся по сторонам. Дерево, к которому была привязана их веревка, указывало единственным уцелевшим суком на неизвестную тропинку, ведущую вдаль от насыпи. Пирмину показалось, что по краям тропы он видит фиолетовые отблески, и он подумал: не вереск ли на тех склонах? Местность там была открытая – ни деревьев, ни камышей из тумана не проглядывало. Однако если вспомнить, где они находились, то где-то рядом, видимо, была опушка Сумрачного леса. Выходит, они пересекли Черные камыши, но так и не нашли Блоди.
– Что нам теперь делать? – обратился Пирмин к Фен-делю, который присел рядом, тоже размышляя о неожиданном местоположении. – Это безнадежно, они могут быть где угодно. Куда же нам теперь идти? Назад или вперед?
Словно не ожидая быстрого ответа, он встал, продолжая говорить, и тут же наклонился над собакой.
– А ты давай вставай, старина. Попробуй разочек, я тебе помогу, – ласково обратился он к Траутману.
Фендель то ли не находил ответа на вопросы Пирмина, то ли держал мысли при себе. Он внимательно наблюдал за тем, как Кремплинг подхватил Траутмана и осторожно потянул вверх. Но как только пес оперся на три лапы – раненую он держал на весу, – он завыл и рухнул, будто даже здоровые ноги не могли его нести. Задыхаясь, он перекатился на бок и испуганно уставился на хозяина.
Пирмин нахмурился.
– Надеюсь, изверг, связавший Траутмана, не ранил его еще сильнее, – мрачно сказал он. – Не повредил что-то внутри, чего нам не увидеть… А может, пес просто слишком слаб. Тогда, боюсь, мне придется нести его, а это не облегчит поиски Блоди.
Пирмин принялся снова поднимать Траутмана на ноги. Тот мужественно пытался удержаться, но снова зашатался и чуть не упал.
На этот раз Фендель нежно подхватил пса на руки и крепко прижал к себе. Траутман неуверенно прислонился к нему, дрожа всем телом. Отшельник склонился над мордой Траутмана и забормотал что-то неразборчивое. Сначала он напевал какую-то мелодию, потом его губы сложились в слова, которые Кремплинг понять был не в силах. Траутман все это время не двигался, полностью подчинившись Фенделю.
«Ветер дует…» – донеслось до Пирмина, потом «боль уйдет», и еще что-то вроде «дуба крепкая душа».
Эти слова повторились несколько раз, и, несмотря на бедственное положение всех троих, Пирмину показалось, что все еще будет хорошо. Ему на ум даже пришел журчащий ручей, который весело бежит с горы. Очевидно, эта картина возникла из глубин памяти, решившей сыграть с ним на этот раз добрую шутку, пока ледяной ветер, навевавший мысли о снеге на скалистых высотах, обжигал ему щеки и пробирал до дрожи.
Траутман все еще держался на ногах, поддерживаемый Фенделем. Он перестал дрожать, и страх в его глазах уступил место былой живости. Отшельник все бормотал, постепенно опуская руки и осторожно отстраняясь от пса. Наконец, Траутман уверенно встал без его помощи и остался стоять, и тогда Фендель замолчал. Пирмин был поражен и в то же время чувствовал себя неловко, став свидетелем такого странного лечебного метода. Фендель, казалось, не замечал его изумления и не ждал благодарности.
– Они были здесь, я уверен, – сказал он. – Здесь и за этим деревом.
Он указал на одинокую сосну с единственным суком.
– Поверь мне на слово и неси собаку на руках, чтобы повязка не намокла, пока мы пробираемся по воде. Идем по веревке обратно к дереву, а там – до самого берега. Остальное не имеет смысла.
«Да тут ничего не имеет смысла, – подумал Пирмин. – Тут вообще нет никакого смысла, никакого!»
Фендель уже перелез через окаймляющие остров кусты, вошел обратно в воду и побрел к веревке, которая яркой линией выделялась на черной поверхности озерца. Пирмин вздохнул, обхватил Траутмана обеими руками и приподнял, прижимая к груди.
– Ну, я постараюсь не уронить, – охнув, сообщил он, так как собака была не из легких. – Этак ты разлюбишь ходить, дружище.
Ступая неловко из-за своей ноши, он последовал за Фенделем, пока они снова не оказались под мертвой сосной. Тут Траутман зарычал, напугав их не на шутку. Пес забился в объятиях Пирмина, пытаясь вырваться, но тот его не отпустил. Фендель молча указал на причину переполоха. Это было черное воронье перо, которое до сих пор плавало на воде у ствола.
Траутман заскулил и закатил глаза, будто учуяв тревожный запах. Фендель подался вперед и что-то прошептал псу на ухо. Слов Пирмин на этот раз не разобрал, лишь ощутил, как Траутман мгновенно расслабился в его руках.
– Опять то же самое, елки-поганки, – прорычал квендель почти тем же тоном, что и его пес. – Что это, Фендель Эйхаз? Колдовство?
Тот не ответил, лишь бодро двинулся дальше, преодолевая последние шаги по мелководью. Веревку он оставил болтаться на дереве: теперь, когда под ногами стало мельче, можно было не опасаться соскользнуть в подводную яму. Пирмин шел за отшельником, стиснув зубы и твердо намереваясь получить ответ на последний вопрос, как только они окажутся на суше.
Сделав еще несколько шагов, они бок о бок поднялись на насыпь – вокруг лежала сплошь твердая земля. Теперь Пирмин увидел, что справа и слева от тропинки в самом деле рос вереск, а там, где тропа начиналась, камни покрывал сероватый лишайник. Нигде, насколько хватало глаз, из тумана не поднималась черная бахрома, но легче от этого не становилось. Было в этой пустоши что-то зловещее, и сама она казалась жуткой.
Он осторожно опустил Траутмана на землю, и пес без сопротивления встал рядом с ним на трех лапах, принюхиваясь и тихонько поскуливая. Похоже, новая обстановка озадачила его, как и обоих квенделей. Ветер подул еще сильнее – восточный ветер, который гонит тяжелые тучи, полные снега.
«Ну почему я вечно думаю о всякой ерунде, глупостях и чепухе? – с горечью подумал Пирмин. – Как будто всей этой путаницы с болотными тварями недостаточно, чтобы помутилось в голове. А мой сынок,
