Дуглас Брайан - Воин из пророчества
Боги, боги! Благодетельная Дурга! Верни мне брата!
Она заломила руки. Дигам с насмешкой смотрел на нее, словно любуясь ее отчаянием.
— Теперь ты поняла, что сопротивляться мне бесполезно?
— Я сумею убить себя, если ты ко мне прикоснешься, — пригрозила девушка.
— Что ж, попробуй, — нарочито равнодушным тоном молвил Дигам. Потому что я намерен сделать это нынче же ночью. Служанки моей матери приготовят тебя для наслаждений. И, возможно, ты не будешь разочарована!
Рукмини увели и заперли в специальных покоях на женской половине. Это была очень маленькая комната, в которой почти нечем было дышать от густого аромата благовоний. Несколько служанок и сама мать Дигама вскоре явились туда вслед за пленницей.
Мать Дигама, Чачака, властная старуха, до сих пор сохраняла следы былой красоты. В юности она скакала на коне и сражалась мечом, как воин, и ее воинственная красота привлекала многих мужчин. Она принадлежала к касте воинов и пользовалась гораздо большей свободой, нежели женщины из других каст. И потому у нее было несколько мужчин. Ни один из сыновей Чачаки не мог бы в точности сказать, кто из мужей Чачаки был их отцом. Сама Чачака никогда об этом не говорила. Смеялась: «Не посягайте на мою воинскую свободу! Я могу рожать воинов от тех, кто этого достоин!»
И правда, выбор Чачаки всегда был хорош. Все рожденные ею сыновья выросли в хороших воинов.
И все погибли в бою. Все, кроме последнего — Дигама. Шраддха, заменявший ему отца, избаловал парня, сделал его женственным, приучил к тому, что любой его каприз тотчас выполняется. Что ж, если жизнь мужчин так коротка — пусть хотя бы Дигам вкусит всех ее благ.
Девушка, которая стала последней избранницей Шраддхи, вызывала у Чачаки странные чувства. Для начала Чачака осмотрела Рукмини и осталась довольна выбором сына. Погибший под стенами Патампура великий воин, услада ее материнского сердца, Шраддха… Почему он должен был пасть? Это несправедливо.
Чачака знала о том, что женщина может играть в жизни мужчины очень большую роль. Знала это по собственному опыту. И в глубине души считала, что это Рукмини принесла несчастье Шраддхе.
Что ж, решение принято. Для Рукмини не будет пощады. Она станет согревать постель для Дигама, а когда надоест ему — умрет. Так решила Чачака.
Служанки умыли Рукмини, удивляясь многочисленным кровавым царапинам на ее коже.
— Может быть, стоило бы господину Дигаму подождать с любовными утехами? — предложила одна из служанок и показала на изуродованную кожу Рукмини. — Взгляни на эти царапины, госпожа! Каждая из них кровоточит. Она испачкает шелковые покрывала. Не говоря уж о том, что… — Служанка прикусила губу, и слова сострадания не сорвались с ее языка.
Но Чачака прекрасно поняла, что хочет сказать служанка.
— Ты имеешь в виду — мой сын причинит этой наложнице боль своими ласками? — презрительно усмехнулась старуха. — Вот и хорошо! Если Дигам хочет, чтобы женщина кричала, женщина будет кричать. Если Дигаму не терпится овладеть ею, пусть он сделает это. Когда мне принесли весть о гибели моего лучшего сына, самого любимого, самого славного… — Старуха вздохнула, но плакать по Шраддхе в присутствии служанок не стала. — Я лишний раз убедилась в том, что жизнь мужчин хрупка. Она подвешена на волоске, а меч, который готов перерубить этот волосок, всегда в руке гневной Кали! Пусть Дигам насладится своей избранницей. Переоденьте ее в прозрачные одежды и отведите на ложе. Да не забудьте благовония.
Рукмини двигалась как во сне. Она позволяла чужим женщинам прикасаться к себе. Они делали с пей все, что хотели: раздевали, обтирали губками со жгучим благовонным веществом, причесывали, украшали цветами и драгоценностями.
Наконец глаза Рукмини вспыхнули: она заметила в руке одной из служанок острый нож. Ничего не зная об угрозе пленницы покончить с собой, Чачака распорядилась выстричь девушке челку — в знак ее рабского положения.
По такой прическе в Калимегдане всегда можно было отличить наложницу или прислужницу от достойной супруги или свободной вдовы, потому что мужчины Калимегдана — хвала богине! — всегда были щедры к своим женщинам и одевали их с одинаковой роскошью. Простая рабыня могла носить шелка и тонкий атлас, и это не считалось в Калимегдане чем-то особенным.
А вот выстриженная челка говорила о ее положении лучше всяких других отметин.
«Браслет или ошейник можно снять, даже клеймо можно спрятать, — говорили мудрецы Калимегдана. — Только одно не дано человеку изменить быстро: длину волос».
Рукмини даже не задумалась о том, для чего у служанки нож. Девушка видела лишь одно: способ осуществить свое намерение. Быстрее молнии метнулась она к прислужнице и выхватила нож у нее из пальцев.
Робкие женщины, выросшие в затхлом воздухе гарема, отпрянули к стене, когда Рукмини, со сверкающими глазами и яростно оскаленными зубами, повернулась к ним, грозя ножом.
Одна только старая Чачака не испугалась.
— Что ты делаешь? — крикнула она строптивой пленнице. — Хочешь убить нас всех? Эй, послушай, глупая женщина: я на своем веку убила троих, и мне это далось нелегко, потому что женщина создана для того, чтобы давать жизнь, а не отнимать ее. А ты? Скольких убила ты? Я родила шестерых сыновей. А ты? Скольких сыновей родила ты? Скольких хочешь родить? Думай об этом!
— Я не хочу рожать сыновей от твоего сына, — сказала Рукмини. — Ты испугалась меня потому, что я схватила кинжал? Не бойся! Я не собираюсь отнимать жизни этих жалких рабынь.
— Отдай мне нож, — приказала Чачака. — И радуйся тому, что на тебя обратил внимание настоящий воин. Сейчас ты отправишься к нему в спальню и будешь ублажать его.
— Никогда! — крикнула Рукмини. Она закрыла глаза и, взмолившись к Дурге, изо всех сил полоснула себя по горлу.
* * *Раджа Авенир не знал, плакать ему или смеяться, когда Катьяни приблизилась и доложила:
— Мой господин, господин Мохандас просит передать свои глубочайшие извинения. Он не сможет сегодня участвовать в переговорах, поскольку внезапно его охватила болезнь.
— Болезнь? — удивился раджа Авенир.
Молодая женщина выглядела ужасно озабоченной, и только в глубине ее глаз плясали смешливые огоньки. Неожиданно Авенир ощутил, как ему передается эта веселость. «Правы были мои советники, — подумал раджа, — с юной возлюбленной я и сам становлюсь молодым… Но чему она так радуется?»
— Да, мой господин, у господина Мохандаса внезапный приступ… э-э… — Неожиданно Катьяни прыснула. — В общем, эта болезнь не опасна.
— Я навещу Мохандаса и справлюсь о его здоровье, — решил Авенир.
