Роберт Говард - Соломон Кейн. Клинок судьбы
И Хассим пнул ногой ползавшего перед ним дикаря. Его соплеменники-арабы, однако, собрались подле него, и у них на лицах было написано гораздо меньше уверенности. А среди чернокожих воинов так и вовсе распространялась настоящая паника.
— Они, чего доброго, разбегутся, и нам их не удержать, — пробормотал бородатый араб. Он смотрел на туземных союзников, которые, сбившись тесной толпой, возбужденно переговаривались на своем тарабарском наречии и с ужасом оглядывались через плечо. — Надо было бы нам, Хассим, пройти еще хоть несколько миль, — продолжал бородатый. — Тут и вправду скверное место. И хотя недоумок Али, скорее всего, вправду до смерти перепугался собственной тени, знаешь, как-то оно… все-таки…
— Все-таки, — передразнил шейх, — всем вам, слабодушным, было бы легче, если бы мы поскорей миновали эти места. Что ж, хорошо! Я велю перенести лагерь, чтобы избавить вас от ваших страхов. Но прежде я сам хочу посмотреть, что там такое. Берите кнуты, поднимайте рабов. Сделаем крюк через джунгли, чтобы миновать мавзолей. Мало ли, вдруг в гробнице лежит какой-нибудь великий царь? Приготовим ружья и двинемся все вместе, чтобы никому не было страшно!
Несчастные рабы, осыпаемые ударами кнутов, вынуждены были проснуться и вновь тащиться куда-то в неизвестность, опять-таки под кнутами. Чернокожие воины шагали молча и явно испытывали немалое напряжение. Они весьма неохотно повиновались непреклонной воле Хассима и по мере возможности старались держаться поближе к арабам.
Поднялась луна, огромная, мрачная, красная. Зловещий холодный свет залил джунгли, окутав непроглядной тенью нависающие деревья. Трясущийся, как лист, Али указывал путь. Как ни жесток был хозяин, Хассим, его присутствие все-таки вселяло уверенность.
Так они и шли через джунгли, покуда не вышли на поляну довольно странного вида. Странность же заключалась в том, что на поляне совершенно ничего не росло. Великанские деревья стояли кругом прогалины удивительно ровным, каким-то зловеще-симметричным строем, внутри же не было видно ни травы, ни мха, ни даже лишайника. Все живое здесь было истреблено, прямо-таки выжжено. А посередине поляны стоял мавзолей.
Это было чудовищное сооружение, сложенное из камня и прямо-таки дышавшее древним злом. Казалось, смерть поселилась здесь множество столетий назад. Тем не менее Кейн сразу же ощутил колебания воздуха вокруг мавзолея. Так, словно бы там, внутри, медленно дышало какое-то гигантское невидимое чудовище.
Туземные союзники арабов подались назад, испуганно бормоча. Эманация зла, исходившая с поляны, грозила лишить их мужества. Рабы ждали терпеливо и молча, стоя под деревьями. Арабы двинулись вперед, направляясь к черной каменной массе. Юсиф же забрал у стражника веревку, надетую Кейну на шею, и сам повел англичанина. Так водят с собой большого мрачного мастифа: он очень опасен, но в случае чего он и защитит.
— Я же говорил: наверняка здесь покоится какой-нибудь могущественный султан! — постукивая ножнами по камню, заявил Хассим.
— Странные это камни… — бормотал между тем Юсиф. — И откуда только взялись? Они черны и зловещи. И зачем бы великому султану устраивать себе гробницу так далеко от ближайшего человеческого жилища? Будь здесь, вокруг, развалины древнего города, было бы совсем другое дело…
Наклонившись, он принялся рассматривать тяжелую металлическую дверь, запертую на замок, запечатанную и даже заплавленную каким-то неведомым способом. На двери оказались начертаны древнееврейские письмена. Юсиф осмотрел их и, охваченный дурными предчувствиями, затряс головой.
— Я не могу прочитать, что здесь написано, — выговорил он, и челюсть у него прыгала. — Только сдается мне, и лучше оно, что я ни слова не могу разобрать! Древние владыки запечатали здесь нечто такое, что не годится тревожить смертному человеку. Давай поскорее уйдем отсюда, Хассим! Древнее зло таится здесь и грозит из-за стен сынам человеков…
Но шейх и ухом не повел на его предупреждение.
— Кто бы ни лежал здесь, он не был сыном ислама, — сказал он во всеуслышание. — А коль так, почему бы нам не поживиться драгоценными камнями и иными богатствами, которыми, вне всякого сомнения, битком набита его могила? А ну-ка давайте выломаем эту дверь!
Кое-кто из арабов начал с большим сомнением качать головой, но слово Хассима было законом. Подозвав к себе здоровяка с тяжелой кувалдой, шейх приказал ему вскрыть запертую дверь.
Воин занес кувалду над головой… И тут у Кейна вырвалось резкое восклицание. Ибо ему послышалось нечто такое, что заставило его усомниться в здравости собственного рассудка. Явная древность зловещего сооружения зримо свидетельствовала, что оно простояло непотревоженным много тысячелетий. Непотревоженным — и наглухо запертым. И тем не менее Кейн мог поклясться, что расслышал шаги за дверью! Туда и обратно, от стены к стене, и опять — туда и обратно. Ни дать ни взять нечто мерило шагами узкие пределы своей странной тюрьмы, мерило нескончаемо и монотонно…
И словно бы холодные пальцы прошлись по позвоночнику Соломона Кейна! Он не взялся бы объяснить, сознательно ли уловил его слух зловещие и таинственные шаги или же пробудились какие-то тонкие чувства, какие-то неизведанные уровни и глубины души… Кейн знал только: где-то в тайниках его существа явственно отдавалась размеренная поступь чудовищных ног, доносившаяся изнутри жуткого мавзолея…
— Остановитесь!.. — выкрикнул он. — Хассим! Либо я свихнулся, либо там, внутри, бродит какая-то нечисть!..
Хассим вскинул руку, останавливая кувалду, занесенную для удара. Он внимательно вслушался… Остальные тоже напрягли слух. Тишина вдруг сделалась очень напряженной.
— Чтоб я хоть что-нибудь слышал, — проворчал какой-то бородатый гигант.
— И я ничего не слышу…
— И я!
— Франк спятил!
— Может, ты что-нибудь слышишь, Юсиф? — язвительно осведомился шейх.
Старый Хаджи нервно переминался с ноги на ногу. Ему было не по себе.
— Нет, Хассим, не слышу, но…
Кейн и сам спросил себя, а не повредился ли он в рассудке. Тем не менее в глубине души он знал, что разум его был ясен, как никогда. Более того: он вполне отдавал себе отчет в том, что повышенная обостренность мистического сверхчувства была вызвана долгим общением с тем самым посохом-талисманом, который сжимали сейчас трясущиеся руки старого Юсифа.
Хассим хрипло рассмеялся и дал команду силачу. Молот обрушился с грохотом, который невыносимо ударил в уши и унесся в черноту джунглей, порождая странное эхо, напоминавшее истерический хохот. Вновь, вновь и вновь обрушивалась кувалда, направляемая всей мощью вздувающихся мышц могучего тела. А в перерывах между ударами Кейн слышал все те же медленные, тупые шаги. И он, никогда не ведавший страха в том смысле, как понимают его люди, чувствовал, как сжимает сердце ледяная рука ужаса…
Ужас этот был настолько же далек от обычного физического, телесного страха, насколько далека от шагов живого существа была эта бестелесная и в то же время чудовищная поступь. Кейна словно бы обдувало ледяным ветром, летевшим из чужедальних пределов, затерянных в неизведанной Тьме, — вот что такое представлял собой его страх. И веяло из Тьмы разложением и злом давно отжившей эпохи, эпохи столь древней, что для нее не было в человеческом языке подходящего слова. Кейн даже не был уверен, слышал ли он эти шаги каким-то внутренним слухом или ему сообщил о них некий инстинкт. Он был уверен только в одном. В их абсолютной реальности.
Еще Кейн понимал, что ни человек, ни зверь так не ходят. Там, внутри черного, непомерно древнего мавзолея, таилась неведомая, безымянная тварь, и ее тяжкий слоновий шаг потрясал душу.
Дверь оказалась прочной, и силачу воину не сразу удалось с ней совладать: он даже присел отдохнуть и перевести дух. Но вот наконец последний тяжелый удар сокрушил старинный замок, надломил петли. Дверь провалилась вовнутрь…
И тогда Юсиф закричал.
Нет, из черного провала не выскочил ни саблезубый зверь, ни материализовавшийся демон. Из двери изошел запах. Ужасающий смрад, невероятная вонь, распространявшаяся осязаемыми волнами: казалось, из-за разбитой двери потоками хлестнула дурная кровь… И в одно мгновение их оседлал ужас.
Вот он окатил Хассима, и неустрашимый вождь, полосуя ятаганом почти неощутимое нечто, закричал от неожиданного, непривычного страха. Его клинок со свистом рассекал что-то податливое, как воздух, и неуничтожимое, как воздух, между тем как его самого, словно кольца удава, охватывала смерть… тлен, распад…
Юсиф заверещал, словно грешная душа, влекомая чертями в ад. Выронив посох, он устремился следом за своими соплеменниками — те, обезумев от ужаса, со всех ног удирали в джунгли вместе с чернокожими, воющими от ужаса. Не бежали одни лишь рабы, да и то потому, что их не пускали оковы. Неподвижные, беспомощные и беззащитные, они могли только плакать.
