Вадим Панов - Красные камни Белого
Но капитан все равно приказывает, потому что впереди Пустота, и ему не хочется молчать. Капитан летает больше сорока лет, но каждый новый шаг в Пустоту воспринимает, как первый. Не привык. Знает, на что способно хитрое Ничто, вот и не привык.
– Идем на Чурсу.
Астролог захватывает планету и давит на вторую педаль. Вибрация усиливается, прямо под цеппелем распахивается «окно», и машина стремительно ухает вниз. Вниз…
«Окно» может открыться с любой стороны, собственно, потому переходы и совершаются на цеппелях – если «окно» распахнется в земле, взрывом снесет изрядную часть планеты, – но «окно» под брюхом – самый неприятный вариант. Потому что к наваливающемуся давлению Пустоты добавляется омерзительное переживание стремительного падения. Оно проходит быстро, но осадок остается на весь переход и положительных эмоций не прибавляет.
– Одна минута!
Во время перехода старпом всегда считает время. Пунктик у него такой – считать время. Очень, надо отметить, правильный пунктик, поскольку время в Пустоте значит много. Не для самой Пустоты, разумеется, ей на время чихать, а для ее гостей.
– Две минуты!
«Уже? Не слишком ли быстро отсчитываются секунды? Или Пустота сегодня добра?»
Капитан сжимает в кулаке серебряный медальон с изображением святого Хеша – покровителя цепарей, и напряженно смотрит вперед. На то, чего нет. На то, через что летит его цеппель. На такое знакомое и такое непонятное ничто.
Как описать ничто?
Можно сказать, что за окнами мостика ничего не видно, и это будет правдой. Можно сказать, что за окнами мостика мелькают картинки неведомой жизни, и это тоже будет правдой. Потому что никто не знает, что происходит за окнами мостика. Никто понятия не имеет, что означают размазанные штрихи серого. Или замазанное серым штрихованное. И означает ли оно хоть что-нибудь. Поэты любят говорить, что Пустота наполнена красками, но на то они и поэты. Творческие люди пытаются залить Пустоту краской слов, рассказывают не то, что есть, а то, что видят, и веры им нет. Потому что никогда за окнами «Дедушки Джо» не вспыхивали яркими красками красивые зарницы, а лишь размазывалось серое, намекая на глобальную пустоту великого Ничто.
– Три минуты.
Рулевой не отпускает штурвал. В этом нет необходимости, поскольку маневрировать в Пустоте нельзя, проверено неоднократно, однако рулевой не отпускает отполированные до блеска ручки, потому что штурвал связывает его с реальностью. Деревянный якорь, удерживающий сознание от влияния Пустоты. Чушь, конечно, но рулевой верит, а потому не отпускает ручки. Рулевой боится Знаков.
Все боятся Знаков.
Им нет дела до твоего возраста и опыта, сколько раз ходил ты в Пустоту и возвращался из нее живым – они бьют всех, кроме ямауда. Собирают кровавую дань в пользу того, чего нет, вытягивая цепарей из безопасного корабля. Со Знаками можно бороться, но их нельзя избежать.
– Четыре минуты.
Голос старпома приглушен, но спокоен. Пустота давит, но Знаков нет, и это хорошо. Это очень хорошо.
– Спасибо, – шепчет капитан и целует медальон.
А в следующий миг думает, что поторопился. Ведь переход не закончен, а благодарить Хеша до того, как цеппель вывалится на планету, – плохая примета.
Сработает ли она сегодня?
Капитан сжимает медальон так, что белеют костяшки пальцев, и просит прощения.
– Пять минут.
Время скачет потревоженным табуном, секунды-жеребцы возбужденно наскакивают друг на друга, стараясь поскорее добраться до… Куда обычно мчится потревоженный табун? В поле? К реке? Или попросту прочь? Секунды-жеребцы несутся прочь, но сейчас нам с ними по пути. Прочь из Пустоты – это хорошее направление. Пора уже проститься с непредсказуемым Ничто, которое сегодня благосклонно…
– Капитан!
– Что? – Движения в Пустоте заторможены, поэтому капитан поворачивается к рулевому медленно. – Что случилось?
А в следующий миг видит. Что. Случилось.
Чего не может быть.
Есть ли в Пустоте вещи страшнее Знаков? Теперь ответ известен: есть.
– Гребаная хня!
– Что делать?! – визжит рулевой.
Завыл забывший о часах старпом. И капитан с удовольствием присоединился бы к нему. Потому что…
Серое уже не штрихованное, теперь оно – пятна и вихри, что беззвучно налетают на цеппель и проходят сквозь. Теперь серое – шторм, но это полбеды: из штормящей Пустоты, случалось, уходили. Беда же в том, что прямо по курсу, в самом эпицентре урагана, сталкиваются два гигантских пассера. Кокетливый верзиец бьет в бок каатианскую рабочую лошадку. Или входит в бок? Какое слово правильное? Какое слово нужно использовать в данном случае? Наверное, никакое, потому что визжащий рулевой, воющий старпом и окаменевший капитан далеки от слов. И от мыслей тоже. Они стоят и просто смотрят на разыгрывающуюся перед ними драму. На то, как схлестываются сигары, окутываясь почерневшим серым.
– Разве переходы могут пересекаться? – громко спрашивает капитан.
Однако визжащие и воющие помощники его не слышат. Впрочем, ответ перед глазами: могут. Но свидетелей необычного зрелища не остается.
А еще беда в том, что «Дедушку Джо» несет прямо на погибающие цеппели, и серое за стеклом стремительно становится черным.
– Мы летим на них.
Тишина. Лишь легкое посвистывание выходящего воздуха. И от этого посвистывания только хуже.
Где сирена? Где вой и визг?
Их нет.
Делись куда-то. То ли повинуясь Пустоте, то ли приказу ошарашенного разума. Капитан стоит в посвистывающей тишине и смотрит на окутанные черным пассеры. Место столкновения не разглядеть, но что там происходит, понятно – ничего хорошего. И сейчас к невеселому танцу присоединится еще один цеппель.
– Нужно бежать!
– Стоять!
«НУЖНО БЕЖАТЬ!»
Есть в Пустоте очень хреновый Знак: паника. Единственный, не имеющий к Пустоте никакого отношения. А хреновый потому, что открывает цепаря для всех остальных Знаков, которые бродят вокруг, но почему-то пока не бьют. Паника приманивает их, как лакомство, показывает, что жертва готова впитать самый поганый Знак, жадно выпить его, раствориться… Паника показывает, что сопротивления не будет.
«НУЖНО БЕЖАТЬ!»
