Имя в талисмане - Алексей Анатольевич Мурашко
— Мир святому дому нашей Матушки, — Фред сложил руки у груди и опустил голову. — В час нужды у верных слуг ее я прошу совета и помощи.
— Чем может скромный служитель церкви помочь тебе в твоем деле, сын мой? — скрипучим голосом поинтересовался старик.
— Мою возлюбленную похитили. Я думаю на того, кто здесь был учителем. Мне надо знать о нем как можно больше.
Священник вздохнул и присел на скамью. Жестом пригласил парня. Тот на негнущихся ногах подошел и устроился рядом.
Тобиас остался снаружи.
— Раньше поместье это имело добрую славу, — начал святой отец. — Сюда заезжали многие интересные люди. Торговцы, учителя, наставники, благородные господа и дамы. Сердце мое радовалось, когда я смотрел за мирской жизнью со стороны. И у этой мирской жизни был один цветок.
Дочь нашего господина, сэра Уолтера Сандерсона, Элеонора уже в десять лет красотой превзошла всех окрестных девочек. К двенадцати с крутым норовом и материнской мудростью она расцвела. Рассудительная не по годам, хоть и горячая по крови, она завоевала сердца всех, кто был в услужении ее отца. Тогда Святая Мать улыбалась нашему дому.
Улыбка померкла и сгустились тучи после того, как приехал новый учитель. Он был умен, много наук знал и умел им научить. Элеонора была смышленой девушкой, ей недавно исполнилось пятнадцать. Она все новые знания впитывала в себя как сухая земля капли дождя. Не было большей радости, кроме как смотреть на ее горящие глаза, слушать полные непонятных мне слов рассказы о далеких землях и неведомых тварях.
Наставник ее тоже был обходителен. Хоть Святой Матери он не служил, но свои мысли при себе держал и убеждения остальных принимал должным образом.
Страсть пустила корни в его душе. Шипы отравы вонзились в его сердце и не думали отпускать его, вот только молодая госпожа не отвечала ему тем же.
Шли дни. За ними недели. Росток креп, отрава от него колола сердце все сильнее. В один день к нам приехал молодой господин из благородных с предложением руки и сердца. Элеонора его видела впервые, но отцовской волей была ему отдана в супруги. Решению отца она не противилась, хоть господин наш и много разного от нее потом выслушал. Взяла время на раздумья наша леди, а суженый уехал.
В тот же вечер наставник встретился с ней в саду. Я был рядом и слышал их разговор. Они поссорились. Он раскрыл ей свое сердце, она же отказала ему и сказала, что намерена поступить по отцовской воле и взять благородного господина в мужья.
Сердце наставника не выдержало. В тот же день он принялся собирать вещи, но лорд Уолтер уговорил его остаться еще на неделю, чтобы закончить хотя бы часть обучения его дочурки. Сторговались на три дня.
На третий же день приехал благородный господин просить руки Элеоноры повторно. Она согласилась. Тогда учитель, который спрятался и наблюдал за разговором, убил обоих.
Святой отец взял паузу. Его подбородок трясся, словно следующие слова не хотели сорваться с его губ.
— Его звали Эдрианом. Над ее хладным трупом он поклялся, что она все равно будет принадлежать ему. Он пообещал вытащить ее с того света и быть навечно вместе. А потом он плакал. Он понял, что наделал, но было уже поздно. На крики сбежались слуги, но его и след простыл.
— Эдриан? — переспросил Фред.
Имя ни о чем не говорило.
Святой отец украдкой вытер слезу и нахмурился.
— Да, так его звали. Мы как-то разговаривали с ним и он обмолвился о том, что у него комната в городе есть. В таверне «Голодный бык».
Фред открыл рот.
— Отче, вы уверены?
Старик кивнул.
— Он сбежал от наших людей. Никто его не заподозрил в убийстве, а я молчал. Как тщедушный цыпленок, я боялся, что следом он придет за мной.
Голос старика срывался.
— Он словно обезумел после ее смерти. Он так был одержим, что я поверил в то, что он сможет вернуть Элли с того света. Он притворялся таким добрым и учтивым, но на деле за добродушной маской скрывалось настоящее чудовище. Я видел. Видел его в огне. Огонь танцевал вокруг него и не причинял вреда.
Святой отец уронил лицо в ладони и заплакал. Плечи его тряслись.
Фред оставил старика в покое и собрался было уходить, но священник остановил его жестом.
— Постой, сын мой. Чует мое сердце, что тот, кого ты ищешь, связался с темными силами. Я видел, как он пил кровь Элеоноры. Извини, если ты не получил в святом доме ни помощи, ни совета. Сейчас здесь запустение и разруха. Дом, который некогда был лучом света в этих землях, теперь чахнет, как теплолюбивый цветок в мороз.
— Благодарю, отче, — улыбнулся Фредерик. — Вы мне помогли гораздо больше, чем вы думаете.
С этими словами парень вышел. Впереди лежал путь в город. Нужно было спешить попасть внутрь до наступления ночи.
— Коня не дам, — отрезал возница.
Тобиас терял время в тщетных попытках уговорить наемников дать путникам коня до города.
— Да пойми же ты, тут вопрос жизни и смерти! — не отступал Тоби. — Позарез надо! Я денег дать могу, как туда приедем! У меня есть немного!
— Что за шум, а драки нет? — гаркнул сержант, подходя к телеге.
Вокруг нее уже собрались наемники, которые с гадкими ухмылками наблюдали за уговорами Тобиаса. Фред понимал, что шансов почти нет, и изначально предложил другу идти пешком, чтобы не терять время, но тот решил попытать счастья.
— Коня забрать хотят, — просто отозвался возница. — До города просят. А у нас итак каждая скотина на счету.
— Коня не дадим, — отрезал сержант. — Но если поможете хлам сгрузить, поедете в телеге. Коли место сыщете.
Друзья переглянулись.
— Поможем, — Фред поплевал в ладони.
Следующие полчаса они с Тобиасом разгребали завал из утвари, которую наемники стащили со всего поместья. Кроме дорогой серебряной посуды и книг тут валялись несколько запертых шкатулок, добрая часть снеди, большей частью вяленой, мешки с одеждой и обувью, инструмент, ткацкие принадлежности, материалы из металла и прочие товары, которые можно было либо продать, либо использовать с толком.
Карманить чужое добро Фредерик не стал. Понимал, что, во-первых, наемники могут заметить и очень сильно расстроиться вплоть до мордобоя. Во-вторых же, эта утварь была взята от безысходности хозяина. Наемники подобной добычей не брезговали, а вот Фред придерживался простых истин: «на чужом несчастье своего счастья не построишь» и «что легко нажито, легко и прожито». Тобиас
