Стефан Корджи - Демон пучины(Конан)
– Нужно собрать у людей излишки воды и сделать запасы во дворце!
– Охрана может не выдержать, если начнется бунт!
– Люди не верят, что вода отравлена, ходят слухи, что король готовит новый налог на воду!
– Горожане стоят у воды и уговаривают солдат уйти!
– Надо выйти к народу и объяснить, что происходит!
Король как будто не заметил поднявшегося вокруг шума. С прежним мрачным выражением на лице он сидел за столом, полностью уйдя в свои мысли. «Если окажется, что проклятый маг меня обманул, я окажусь полным идиотом в глазах своих подданных, надутым индюком, который утопает в роскоши и бесится с жиру в своем дворце. Да, я видел зверски убитых людей, но никто не подтвердил мне, что в этом виновата река. Что значит – отравлена ненавистью? – Конан видел самые разные болезни – и человеческие, и магические, но что-то не припоминал такого массового помешательства.- Маг,- как его там?- Гардевир, скорее всего, настоящий. Без его помощи конь никогда бы не смог так быстро и без отдыха доскакать до столицы. Плотина на реке тоже была. Но это все не доказательства».
У Конана мелькнула гадкая мысль, что кто-то из его врагов связался с магом и пытается таким образом подорвать авторитет короля. В нем говорило как вечное недоверие к волшебникам, живущим по своим странным законам, так и не ставший привычным опыт придворных интриг.
На улице послышался все нарастающий шум. Ясно было, что целая толпа двигается к дворцу. «Начинается»,- тоскливо подумал киммериец и подошел к окну. За спиной он услышал громкий топот бегущих ног и, обернувшись, увидел начальника стражи Малгуина. Крепкий высокий мужчина, забыв, что к королю нельзя входить с оружием, сжимал в руке короткий кинжал. Одежда на нем была изорвана в клочья, багровые полосы покрывали грудь, правый глаз распух и почти закрылся.
– Мой король,- с трудом переводя дух, заговорил Малгуин, ничуть не смущаясь нарушением этикета,- двое солдат, охранявших реку, поддавшись на уговоры толпы, попробовали воду из реки! – Он кинул взгляд на окно позади Конана, из которого несся рев и крики, и быстро продолжил: – Я не знаю, сколько они успели уничтожить людей – они ведь были хорошо вооружены,- нам удалось скрутить их. Народ приволок их сюда, ко дворцу.
Решительно отдернув тяжелую, расшитую золотом портьеру, Конан вышел на широкий балкон. Прямо под ним на площади волновалось освещенное сотнями факелов людское море с крохотным островком посередине. На земле лежали двое связанных мужчин. Один из них, то ли мертвый, то ли без сознания, неловко уткнулся лицом в пыль. Другого, спутанного по рукам и ногам ремнями и веревками – видно, всем, что попалось под руку,- трудно было даже принять за человека. Грязный и окровавленный, он извивался всем телом, как огромный червяк, издавая жуткие визгливо-хлюпающие звуки. Видно было, что люди, стоящие вокруг, сдерживаются из последних сил, ожидая только знака своего короля, чтобы растерзать преступников.
Через минуту на площади воцарилась полная тишина, в которой особенно страшно слышались стоны связанного солдата.
– Я не люблю и не умею говорить, я привык действовать,- начал Конан. Великолепная акустика позволяла слышать его негромкий суровый голос в каждом уголке огромной площади.- Вы хотели знать, что происходит в городе? Вот вам ответ. Вы сами притащили их сюда. Запомните, такими людей делает отравленная вода. В человеке остается только ненависть, и он убивает все, что видит. Река будет непригодной для питья еще три недели.- Он не знал, что еще добавить.- Берегите воду. И не забывайте, что солдаты охраняют вас от вас самих, не опускайтесь до паники.
Тяжкий вздох прокатился по толпе. Конан повернулся, чтобы уйти, но вдруг заметил внизу знакомое лицо.
– Пусть-ка Зубник расскажет, что видел в деревне Онда. В живых там остались только пьяный мужик и грудной ребенок. Я сделаю все, чтобы не допустить этого в Тарантии.
Народ заколыхался вокруг тут же ставшего центром внимания простого деревенского лекаря. Начальник стражи дал знак унести с прощали отравившихся солдат. Никто не знал, можно ли их вылечить, но и отдать несчастных на растерзание толпы тоже было бесчеловечно.
Остаток ночи прошел в заботах. Каждую минуту возникали тысячи самых разных и, порой, неожиданных вопросов. Испуганные и ошарашенные люди, видя в короле спасителя, шли со своими проблемами прямо к нему. Немного растерявшись, Конан вначале терпеливо выслушал несколько человек, но после вопроса молодой женщины, где ей брать воду для подмывания ребенка, объевшегося зелеными яблоками, рассвирепел. Но тут вмешалась Зенобия и предложила все запасы воды разделить на несколько частей, которыми будут распоряжаться поставленные королем люди.
– Я могу взять на себя женщин и детей,- мягко закончила королева, с любовью глядя на мужа. Тот ответил ей благодарным взглядом. На мгновение Зенобия забыла об опасности, нависшей над городом. Горячая волна радости прокатилась по всему телу, чуть не выплеснувшись слезами. Снова рядом был прежний Конан – сильный, немногословный, чуть грубоватый, но живой и родной.
Глава 4
Солнце, словно издеваясь над осажденным городом, палило немилосердно, в секунду слизывало каждую упавшую каплю и с легкостью заправского вора проникало в плохо накрытые ведра. Лошади, с трудом дотащив до города бочки, наполненные в окрестных колодцах, готовы были выпить всю привезенную воду. Люди держались из последних сил.
На двадцатый день вечером, когда уже стало казаться, что беда никогда не уйдет из города, на "Гарантию обрушился ливень. Потоки воды торжествующе барабанили по крышам, выгоняя жителей на улицы, моя, моя, смывая всю пыль и тоску, накопившуюся за эти показавшиеся вечностью два десятка дней. Взявшись за руки, люди танцевали под дождем, понимая, что пришло избавление и жизнь продолжается, ах, нет, как будто начинается снова.
У огромного дворцового окна стоял похудевший усталый король и счастливыми глазами смотрел на улицу. Испытания не состарили Конана, наоборот – мужчина в простой одежде с царственной осанкой мог бы сойти за сына того, двадцать дней назад ускакавшего на охоту за реку. Синие глаза, может, лишь чуть-чуть потемневшие к сорока годам, почти не заметная седина в жестких черных волосах, и только горькая складка у губ могла выдать, сколько пережил этот все еще молодой человек. «Я должен благодарить судьбу, которая в тот странный день увела меня так далеко от дворца,- думал киммериец, всей грудью вдыхая свежий влажный воздух.- И, конечно, странного мага, ведь это его заслуга, что Тарантия живет, а не превратилась в кровавое побоище».
