Алла Гореликова - Корунд и саламандра

— Как это так, Ожье? Что ты за мужчина, если позволяешь девице ходатайствовать за тебя?

— Мой король, я… Юли?

— Ох, Ожье! Я не собиралась, я только рассказала Марготе! Так получилось, Ожье…

Юлия, позабыв приказ держаться позади, делает несколько быстрых шагов к Ожье, и король останавливает ее резким, почти грубым жестом:

— Гвардеец, с тобой говорю я!

— Мой король, — преклоняет колено гвардеец. — По праву вассалитета я умоляю своего сюзерена даровать мне руку панночки Юлии, что стоит сейчас рядом с вами, мой король, и готова подтвердить свою благосклонность к моей смиренной просьбе.

— Ты просишь о неравном союзе, Ожье. Достойно ли простого гвардейца искать руки дочери владетельного пана? Ее отец сочтет, что корыстный расчет движет тобою.

— Потому и не пытался я просить пана Готвянского, потому и решился молить о королевской милости. — Ожье опускает голову и тихо, вразрез со строгой официальностью разговора, добавляет: — Люблю я Юлию, мой король.

— Любишь… — Кривая улыбка трогает губы короля. — Ты отцовское проклятие на нее навлекаешь. А как вы жить будете? На твое жалованье гвардейца?

— А разве не на него живу я вот уж седьмой год? Мой король, в столице достаточно олухов, оттачивающих шпагу на ваших гвардейцах, и еще больше — болванов, готовых заключать пари на исход схватки.

— Уж об этом-то я прекрасно знаю, — довольно ухмыляется король. И гнусавит, довольно похоже передразнивая беглого аббата Витаса: — Ибо безобразие сие творится с королевского попустительства.

— Тогда вы знаете и то, мой король, что ваши гвардейцы дорого берут за уроки. Пока я могу держать в руках шпагу, семья моя не будет нуждаться.

— И ты, Юлия, согласна на такую жизнь? — резко спрашивает король.

— С Ожье — да! — решительно отвечает панночка Готвянская. И опускает глаза, залившись жарким румянцем.

— Что ж… — Сочные губы короля Анри вновь кривит ухмылка. — В конце концов, все вассалы равны пред сюзереном. Благословляю вас, дети мои, жить в любви и согласии, да будете вы с этой минуты женихом и невестой, а о дне свадьбы спросим после утрени нашего аббата.

КОРОЛЕВСКИЕ ХРОНИКИ

Я улыбаюсь. Меня кормят с ложечки и не разрешают надолго вставать, и брат лекарь ругает меня, а братья стражники ему вторят. Отец предстоятель приставил ко мне четырех стражников — в очередь следить за мной, дабы не нарушал распорядка. А еще — велел убрать все с моего стола и пригрозил, как встану, наложить на меня епитимью. «Вдарить хорошенько ради пущего смирения», — как сказал, улыбнувшись во весь щербатый рот, брат Серж, едва закрылась дверь за пресветлым. Брат Серж, пожалуй, слишком ехиден для монастырского стражника, но ехидство его не злое, и он мне нравится. Я слышал, он попал в монастырь, спасаясь от королевской лесной стражи. Обязательно расспрошу о подробностях, когда сойдемся поближе: Серж, видно, родился в счастливый час, в королевских лесах не очень-то поохотишься, уж я-то знаю…

Мне скучно, и только общество братьев развлекает меня. Ворчание брата лекаря, ехидные шуточки брата Сержа, солдатские байки брата Джона. И молчание двух других стражников, которых я пока не знаю по именам. Они молчат не потому, что я им неприятен, они по натуре молчаливы. Я улыбаюсь им, и брату лекарю, и Сержу, и Джону. Я улыбаюсь своим мыслям. Давно, неисчислимые годы назад, Юлия и Ожье любили друг друга. Мне радостно думать об этом. Еще несколько дней, и я наберусь сил. Ну, пусть епитимья… пусть! — зато потом я вернусь к дознанию. Может, я увижу их свадьбу. Я люблю их — за то, что у них сбылось. Я люблю Марго — за то, что на пороге немилого замужества она помогла сбыться чужой любви. Может, и у тебя еще все сбудется, Маргота, принцесса-невеста? Я улыбаюсь.

— Отец предстоятель прислал меня заняться с Анже чтением хроник.

Брат библиотекарь двумя руками прижимает к груди толстенный фолиант, и дверь за ним закрывает брат Серж.

— Умеешь ты читать, Анже?

Я смущенно пожимаю плечами. Я могу прочесть вывеску над трактиром… когда-то мог. И подписи под деяниями святых, что украшают стены монастырской приемной, кое-как разобрал. Однако взять в руки хроники…

— В этом нет ничего сложного, — уверяет меня брат библиотекарь. — Нужны только усердие и привычка.

— Усердие у него найдется. — Брат Серж указывает долгим взглядом на пустой стол. — Попомните мои слова, еще унимать будем.

Я краснею.

— А привычка, Анже, придет сама, дай только время. Мы начнем с малого.

Брат библиотекарь с бережной торжественностью раскрывает древнюю книгу. Я осторожно провожу пальцами по краю страницы. Желтоватая, очень гладкая на ощупь, тонкая, но плотная.

— Это бумага?

— Бумага, — кивает брат библиотекарь. — Не такая, как привозят ханджарские купцы, — много дороже. И сейчас-то слишком дорога, а тогда… Ее делают в далекой стране за полуденным морем, дальше Хандиарской империи… где именно, точно никто не знает — торговые секреты, лучше и не соваться расспрашивать. Древние короли Таргалы платили за нее мехом голубого песца — вес на вес. А сколько платят сейчас… по-моему, это коронная тайна.

— Равным весом на голубого песца?! — Брат Серж дерзко взвешивает в ладонях том королевских хроник, удивленно присвистывает: — Ничего себе! На эту книгу должна была пойти добыча трех, а то и четырех лет! Неужели не нашли бумаги попроще?

— Тогдашние короли сочли бы бесчестьем экономить, — поясняет брат библиотекарь. — Они были ревнивы к славе соседей, а собственную славу лелеяли бережно и куда чаще вскармливали ее именно такими мелочами, чем истинно великими деяниями.

Я приподнимаю книгу. Тяжелая. Но добрая треть веса должна падать на переплет, толстый, из благородного розового дерева.

— Серж, разве песец так легок? — спрашиваю. — Я думал, это самый обычный мех, не из дешевых, но и не слишком редкий.

— Ну да, — подтверждает Серж. — Ровно настолько дорогой и редкий, чтобы отличать благородных дам от богатых горожанок, коим дозволены только лиса и белка. Обычный мех, ты прав, Анже. Только это — белый песец. А голубой… — Серж закатывает глаза. — Один голубой песец встречается на полсотни, а то и на сотню белых. Знаешь, я всяких мехов перевидал и перещупал, все-таки десять лет без малого этим кормился, но о голубом песце только байки слыхал.

— Я видел, — пожимает плечами брат библиотекарь. — Давно, сопляком еще был. Приезжало посольство с севера, глазеть ходил. И что я вам скажу — издали, да еще для неискушенного глаза, разницы никакой. Я и не понял, пока не сказали. Так что давайте не тратить больше слов, а займемся лучше делом. Читай, Анже. Разглядишь?