Джон Норман - ТАРНСМЕНЫ ГОРА
– Это, - сказал он с оживлением, - теория солнечного щита, именно по этому я предпочитаю думать о планете как о двойнике, антиподе, не только вследствие ее отношения к нашему миру, но и вследствие ее расположения. Орбита планеты такова, что между нею и Землей всегда находится Центральный Огонь, хотя для этого приходится вносить коррективы в орбиту.
– Но все равно, - возразил я, - существование планеты должно было быть открыто. В Солнечной системе нельзя скрыть планету размером с Землю!
– Ты недооцениваешь Царствующих Жрецов и их науку, - улыбнулся отец. - Сила, способная передвигать планету - я верю, что Жрецы располагают ею - способна вносить исправления в движение планеты, а это позволяет ей прикрываться солнцем, как щитом.
– Но она должна влиять на орбиты других планет.
– Гравитационное влияние может быть нейтрализовано. Я верю, что Царствующие Жрецы располагают властью над гравитацией, по крайней мере в определенной области, и пользуются ею. В любом случае, управлять они могут лишь с помощью этой силы. Физические же доказательства, такие как свет или радиоволны, могут быть искажены полем так, что они будут рассеиваться, не обнаруживая планеты.
Но меня это не убедило.
– С исследовательскими спутниками тоже можно как-то справиться, - добавил отец. - Конечно, как это делается, знают одни лишь Жрецы.
Я осушил свой кубок.
– Но все же существование двойника имеет доказательство.
Я взглянул на него. Удивление было написано у меня на лице.
– Да, - продолжал он, - но поскольку гипотеза о существовании еще одной планеты не принимается во внимание, это доказательство приводится в соответствие с существующими теориями; иногда предпочтительнее признать неисправность инструмента, чем существование целого мира.
– Но неужели никто ничего не понял?
– Ты же знаешь, - рассмеялся отец, - что есть разница между фактами, которые нужно объяснить, и объяснениями фактов, и ученые, естественно, выбирают то объяснение, которое соответствует привычному миру, а на Земле считают, что Гор существовать не может.
Окончив разговор, отец встал, положил мне руку на плечо, задержал ее на минуту и улыбнулся. Затем дверь в стене беззвучно раскрылась, и он вышел из комнаты, ничего не сказав мне ни о моей роли, ни о моем назначении, какими бы они не были. Он не хотел объяснять мне ни причины, вследствие которых я попал на Гор, ни загадочных событий с коробкой и письмом, предшествовавших этому. Но еще более я сожалел о том, что он не рассказал мне о себе, о том человеке, чья плоть и кровь были моей плотью и кровью - моем отце.
Я должен сказать вам, что то, о чем я пишу, я считаю правдой, но не ожидаю от вас полного доверия, так как и сам на вашем месте не поверил бы многому. Я не могу привести в свою пользу какого-либо доказательства, и вам придется либо верить мне на слово, либо нет. Фактически, этой истории так трудно поверить, что Царствующие Жрецы не позаботились, чтобы она не была написана. И я счастлив, что могу поведать вам все. Я ДОЛЖЕН рассказать о том, что видел, хотя бы Башням, как говорят жители Гора.
Почему Жрецы, правящие этим миром, были так снисходительны ко мне? Ответ наверное прост - в Царствующих Жрецах осталось еще немного от людей - если они были людьми - чтобы быть тщеславными, и в своем тщеславии они пожелали, чтобы вы узнали о их существовании, пусть и не восприняли этого всерьез. Может, в священном месте сохранились юмор и ирония. В конце концов, что вы можете сделать, узнав о существовании двойника, Царствующих Жрецах и Приглашениях? Ничего: ваша примитивная техника, которой вы так гордитесь, бессильна по меньшей мере еще в течение тысячелетия, а за это время Царствующие Жрецы могут найти новое солнце и новых людей, которые заселят планету.
3. ТОРН
– Хо! - крикнул Торн, самый невероятный член касты Писцов, набрасывая на голову голубую мантию, как будто не в силах вынести дневного света. Потом из одежды появилась песочная голова писца с голубыми глазами, моргающими по обе стороны острого носа. Он оглядел меня.
– Да, - крикнул он вновь. - Я заслужил это! - И снова спрятал голову под одежду. Оттуда раздался его приглушенный голос: - Почему я, идиот, должен терпеть всяких идиотов? - Вновь появилась голова. - Неужели мне больше нечего делать? Разве нет у меня тысяч свитков, пылящихся на полках и ожидающих, когда их прочтут?
– Не знаю, - сказал я.
– Взгляните! - в отчаянии завопил он, безнадежно махнув рукой в сторону самой захламленной комнаты, которую я видел на Горе. Его стол был завален бумагами, чернильницами, ручками, перьями, кожаными застежками и обертками. Не было ни фута, где бы не лежал манускрипт, и сотни их, сваленных в кучу, громоздились тут и там. Его спальная циновка лежала неубранной, одежда не проветривалась неделями. Личные его вещи, казавшиеся столь незначительными, тоже использовались для хранения свитков.
Одно из окон в комнате Торна было перекошено, очевидно его расширяли, неуклюже орудуя плотницким молотком, скалывая камень, чтобы открыть дорогу свету. Под столом всегда стояла жаровня, полная горячих углей, пожалуй, слишком близко к сокровищам премудрости, разбросанным по полу. Похоже, что у Торна всегда было холодно, или говоря иначе, никогда не было слишком жарко. Даже в жару он не переставая утирал нос рукавами своей синей мантии, отчаянно дрожал и жаловался на дороговизну топлива.
Сложения Торн был хрупкого и всегда напоминал мне рассерженную птицу, обожающую перебранки. Одежда продырявилась в дюжине мест, лишь два или три из которых подвергались неловкой атаке иглы. Оторванный ремешок одной из сандалий беззаботно болтался сзади. Вообще-то горийцы, насколько я успел убедиться за эти несколько недель, очень тщательно следили за одеждой, придавая большое значение внешности, но у Торна, по-видимому, были иные заботы. Среди них, к несчастью, не последним делом было обругать какого-либо человека, случайно оказавшегося в пределах его внимания.
Но, несмотря на все эксцентричные выходки, блажь и раздражительность, меня притягивал этот человек, я чувствовал в нем то, чем я всегда восхищался - добрый и острый ум, чувство юмора, любовь к знанию - одна из самых благородных и глубочайших страстей. Более всего меня поражала его любовь к манускриптам и людям, написавшим их столетия назад. Он ознакомил и меня с мыслями тех людей, которые задумывались над этим миром и его смыслом. И я не сомневался, что Торн был лучшим ученым Города Цилиндров, как сказал мой отец.
С раздражением Торн сунул руку в одну из кип свертков, и вынул оттуда, потрясая, сильно потрепанную рукопись и поместил ее в устройство для чтения - металлическую раму с колесиками наверху и внизу и, нажав кнопку, подвел книгу к нужному месту.
