Андрей Бондаренко - Дорога к вулканам
Они утроились на толстой, почти горизонтальной ветке.
Тим осторожно раздвинул ладонями густую листву и огорчённо констатировал:
— Далековато будет до барака, выше благородие. Далековато. Километра полтора, наверное. Ничего толком не рассмотреть. Точка.
— Рассмотрим, — извлекая из вместительного наплечного планшета маленький бинокль, пообещал Артём Петрович. — Причём, в обязательном порядке… Что это ты косишься на мой бинокль с таким лукавым недоверием? Мол, очень мал и похож на театральный? Напрасно, право слово. Это, племяш, не простой оптический прибор, а «грушный». С одиннадцатикратным увеличением. Ни хухры-мухры… А ты что, с собой, вообще, никакой оптики не прихватил? Недотёпа штатский. Что с тебя взять? Теперь, вот, сиди в обнимку с карабином и слушай, что тебе добрый и запасливый дядюшка будет рассказывать. Итак, внемли, молокосос… Мужики, одетые в штатскую походную одежду, вовсю суетятся возле барака. Оно и понятно. Заезжий генерал улетел восвояси, значит, можно и к трудам праведным вернуться… Что за мужики? Да, самые обыкновенные. И бородатые, и усатые, и гладковыбритые. Точно таких же в Ключах — как собак не резаных…
— Может, это они и есть, поселковые жители?
— Может, и так. А может, наоборот, только прикидываются мирными пейзанами. Всякое бывает.
— А как это — суетятся? — уточнил Тим и тут же насторожился. — Слышишь? Гудит вроде?
— Гудит, — согласился генерал-майор. — Вертолёт, чтоб мне генерал-лейтенантских погон никогда не носить… Что же касается суеты. Мужики выносят из барака и относят к вертолётной площадке разномастную пластиковую тару: вёдра, поддоны, лотки, короба. Всё, по моему мнению, достаточно тяжёлое. Килограмм — визуально — по тридцать-сорок. Если не по сорок пять… Что заложено в тару? А Бог его знает. Всё крышками закрыто. Будем прояснять. Для этого, собственно, мы и прибыли сюда… Ага, к противоположному торцу складского строения (это — без всяких сомнений — склад), подъехал грузовик, оснащённый брезентовым тентом. Импортный, возможно японский, то бишь, никак не армейский. Ворота распахнулись. Автомобиль проехал внутрь. Переносящих пластиковую тару стало наполовину меньше. Понятное дело, часть мужиков переключилась на разгрузку грузовичка. Ну-ну, деятели мутные… Ага, тёмно-зелёненький (значит, военный), вертолёт приземляется. Конечно же, МИ-8, самый распространённый вертолёт в этом Мире. Куда же без него? Иллюминаторов, кстати, меньше, чем обычно. Следовательно, мы имеем дело с модификацией, предназначенной, в основном, для транспортировки различных грузов… Успешно приземлился. Винты перестали крутиться. Дверка открылась. Лесенка выдвинулась. По лесенке спустился офицер в полевой форме… Ну-ка, ну-ка. Кажется, капитан… О чём-то разговаривает со штатскими личностями. Руками начальственно размахивает. Видимо, раздаёт ценные приказы-указания… Началась погрузка. Мужики торопливо заносят в вертолёт пластиковые ёмкости, капитан стоит рядом с лесенкой и что-то старательно записывает в блокнот. Учёт груза ведёт, надо понимать… Грузят, грузят… Всё, закончили. Сколько загрузили? Тонны, наверное, две с половиной, по моему авторитетному мнению. И это абсолютно нормально, так как грузоподъёмность данной модификации МИ «восьмого» составляет порядка четырёх тонн… Капитан забрался в вертолёт… Обратно выбрался. Спустился по лесенке на землю. Отошёл в сторону, машет рукой. Видимо, отдал пилоту свой блокнот, а сам решил остаться здесь по служебной надобности. Даёт команду на взлёт… Вертолёт взлетает и уходит в юго-восточном направлении. То бишь, к океану. Интересный такой расклад, ничего не скажешь… Капитан зашёл в барак. То ли совещание намечается. То ли плановая инспекция совместно с расширенным инструктажем…
— Наши дальнейшие действия? — поинтересовался Тим.
— Языка будем брать.
— Э-э-э… Зачем?
— Чтобы допросить, ясен пень.
— По жёсткой схеме допросить?
— Не угадал, племяш, — насмешливо усмехнулся Артём Петрович. — По современной, инновационной и насквозь ускоренной схеме… Ага, наш капитан вышел из барака и бодро зашагал куда-то по просёлку. Следуем, не теряя времени, на перехват. Только карабин, ради пущего спокойствия, поставь на предохранитель и забрось за спину… Готов? За мной…
Они притаились за высокими базальтовыми валунами, почти вплотную подступившими к дорожному полотну.
— Я беру фигуранта на себя, — азартно прошипел генерал-майор. — И вообще, ничего без моей команды не предпринимай.
— Понял, не дурак. Точка.
Вскоре камчатская призрачная тишина была беспардонно нарушена — хриплый мужской голос, приближаясь, негромко, но самозабвенно напевал:
Лишь искорки — в глазах.Да ночи — аромат.Её прекрасней нет,Кого ты не спроси.И я тону в словах,Любви презренный раб.А танго танцеватьОна идёт с другим…И вот, уже звучитТот колдовской мотив.Поёт моя печаль,Пока ещё — светла.Она танцует с ним,Глаза чуть-чуть прикрыв.И на его плечеДрожит её рука…Его рука скользитПо трепетной спине.Моя Душа хрипитИ корчится от боли.И вот, уже стилет,Что спрятан в рукаве,ПроснулсяИ — незримо — жаждет крови…А музыка звучит.Прекрасна и нежна.Она меня несёт,Баюкает и дразнит.Летает серпантин,Мерцают зеркала.В разгаре этотНовогодний праздник.Летает серпантин,Мерцают зеркала.В разгаре этотНовогодний праздник…И не было еёПрекрасней на Земле.Что серпантин?Обычная бумага.Тот мёртвый господин,На низенькой скамье,Он так любилНездешний танец — танго…
Тим осторожно выглянул из-за камня и увидел широкую спину, облачённую в тёмно-зелёную гимнастёрку.
В этот момент Артём Петрович прыгнул.
Звук короткого удара, болезненный всхлип…
— Племяш, — позвал генерал-майор. — Ты что там, уснул? Срочно вылезай на дорогу… Теперь хватай задержанного меломана под мышки и волоки его, родимого, в правую сторону от просёлка, в густой лесок. Мне, видишь ли, строгие ведомственные доктора запрещают — после последнего ранения — иметь дело с тяжестями. А в этом упитанном субчике килограмм девяносто пять будет. Если не больше… Как долго волочь? Считаю, что ста пятидесяти-семидесяти метров будет вполне достаточно… Вот, кстати, неплохое местечко, возле поваленной берёзы. Пристраивай капитанское тело на мягкой моховой кочке… Нет, не так. Лицом вниз. Незачем фигуранту видеть наши лица.