Дочь Горгоны - Оксана Олеговна Заугольная
Солунай забралась наверх и открыла дверь висящим тут же ключом. Ключ повесила на шею. Теперь она тут хозяйка. Комната и небольшая кухня. Кровать, полка для книг. Пустая. Сундук с какой-то утварью.
Солунай застелила постель принесённым бельём и повесила занавеску из своей комнаты. Здесь будет хорошо жить. Спокойно. И больше никаких разбитых сердец. Никогда. А она собиралась жить очень долго.
Глава 28. Врун
Никита устал от приюта. Он сфотографировал украдкой всех интересных обитателей, выпросил у Марты парочку самых интересных черепов. Он устал и по-настоящему хотел домой. Сколько можно торчать тут? Его не держали взаперти, не наказывали и не давали работ сложнее, чем выполняли самые маленькие дети. Бануш в комнате появлялся редко, а после ухода Солунай и вовсе стал ночи напролёт пропадать с круглолицей Жылдыс, которая, в отличие от него, просто светилась от счастья. Впрочем, говорили, что через несколько дней близнецы тоже уйдут из приюта, и будет ли Бануш бегать тайком к посёлку, или, наоборот, девица носиться через болото – непонятно. И не интересно, если уж на то пошло.
– Отпустите меня, – проныл Никита, очередной раз напросившись в кабинет выздоровевшего директора. – Я никому не расскажу, что вы тут находитесь. И про чудовищ не расскажу.
Тут он врал, конечно. Но к чему ему быть честным с чужим и, чего уж греха таить, неприятным человеком? От Бануша он знал, что Солунай ушла именно из-за директора. А Никита только начал привыкать к её экзотической внешности!
– Не расскажешь, – миролюбиво согласился Александр Николаевич. – Но дело не в этом. Ты охотник за головами, понимаешь? Новый. Пока совсем слабый. Но ты станешь им. Я почуял это в тебе, как и любовь к Солунай, которая слабо прикрыта страхом.
– Вы ошибаетесь, я не люблю чудовище, – возразил Никита. – Не спорю, она мне нравилась раньше. Когда я не знал, кто она такая.
– Конечно не любишь, и именно поэтому она тебя не окаменила, – засмеялся директор. Глаза его оставались холодными. Неприятный тип, Никита едва сдержался, чтобы остаться на месте. – Чудовища чуют любовь к себе, она их слабость. Хочешь, я расскажу тебе, что будет дальше? Ты ещё поживёшь тут, привыкнешь. А потом решишь сбежать. Если тебя не сожрёт Катенька и ты не утонешь в болоте, не разорвут куры или не высосут яможоры, ты сможешь уйти. И потом вернёшься. Обязательно вернёшься.
– Но почему нельзя меня просто отпустить? – разозлился Никита. – Нас будут искать! И меня, и Пашку.
– Пашку твоего, как он только оправится от взгляда Солунай, обработает Бануш, – отмахнулся директор. – Зачарует так, что тот будет уверен, что Егор завёл вас в Шамбалу. Это и отсюда далеко, и надо мне одному деду привет передать, моё горячее спасибо за то, что помереть не дал. А пока тебя ищут, ты заматереешь и сумеешь выбраться, не растеряв все конечности.
– А просто вывести не легче? – Никита потёр виски.
– Тогда ты не найдёшь обратной дороги, – как маленькому втолковывал Александр Николаевич.
– Да почему вы думаете, что я вернусь? – выкрикнул Никита, но замолчал под взглядом директора.
– Потому что когда-то я вернулся, – пояснил тот. – Я был таким же молодым дураком, как ты. Разве что половчее, но время было такое, знаешь ли. Однажды мне повезло, я вытащил русалку. Было это далеко от этих мест, русалки там не дебёлые утопленницы, но и не красотки с хвостами и ракушками на грудях. Девчонка как девчонка, только ноги и руки зелёные, чешуйчатые и с перепонками. И лицом больше на лягушку похожа. Утопить меня хотела, но не рассчитала. Я её оглоблиной оглушил и домой притащил. А хозяин наших мест был охоч до диковинок, на радостях меня отпустил. Мне бы тут ещё каких тварей поискать да освободить отца с матерью, сестру хоть старшую. Но я был молодой, рванул оттуда, и всё. Свободному тоже непросто, да только удачлив я был без меры. Скоро стал диковины живые и для царского дворца добывать. Не жадничал, чаще мелочи какие-то отдавал. Перо, чешуйки. Начнёшь живыми тварями таскать, так быстро ещё больше потребуют. Сумел и за море однажды выбраться, но потом занесло меня в Сибирь. А я всё ещё был молодой и глупый, понимаешь? Вот и сбежал, как только получил вечную жизнь и всё, что ей сопутствовало. Не получил бы, раньше бы вернулся. А так поизносился по миру, да пока не потерял свою любовь, не вернулся. Не стоит за мной один в один повторять, не стоит.
– А что с вашей любовью стало? – неожиданно для себя спросил Никита.
Александр Николаевич молчал.
– Постойте, а сколько вам лет? – Никита понял, что его беспокоило в рассказе. – Царь? Который это? И что значит вечная жизнь?
– Побудь ещё здесь, – вместо ответа произнёс тот, глядя в окно. – Не захочешь просто так уходить. Тогда точно вернёшься.
Недовольный Никита вернулся в свою комнату. Точнее, в комнату Бануша. Он вспомнил это, потому как хозяин комнаты был тут же.
– Слушай, а куда Солунай ушла? – спросил Никита, чтобы поддержать видимость приятельских отношений. – Я так и не понял.
– Да есть одно место. – Бануш неожиданно оживился. – А что, навестить хочешь? Интересно получиться может. Только осторожен будь, чуть что – глаза закрывай. Она там очки не носит.
– Да я не найду в жизни, – печально ответил Никита, пытаясь унять бьющееся сердце. Что, если Бануш его выведет к границе заповедника?
– Вот ты всё-таки такой неприспособленный, как тебя в охотники угораздило пойти, – проворчал Бануш и вытащил небольшой сундучок. – Ты если не утонешь, то с горы свалишься. Серьёзно, тебе вообще заповедник противопоказан.
– Полностью согласен, – поспешил обрадовать его Никита.
Бануш вместо ответа вытащил кусок чьей-то выделанной кожи с очень аккуратно прорисованной картой.
– Мы тут, – ткнул он пальцем. – Найка тут. Карту потом вернёшь или оставишь у неё. Договорились?
– Конечно, – дрожащими руками принимая карту, ответил Никита. Сам он не сводил взгляда с троп, которые были все обозначены ярким цветом, и все опасности на карте тоже отмечались дополнительно. Сокровище, а не карта! – Я ей цветов отнесу. Букет.
– Да хоть бы и тарелку супа, – равнодушно ответил Бануш. – Ядовитых только цветов не нарви, а то ты можешь, дурила.
Никита его уже не слушал. Он заталкивал вещи в сумку.
– Я буду настойчив, – с горящими глазами бормотал он. – Буду ночевать у подножия её башни, пока она не пустит меня насовсем.
Он сам не верил в бред, который нёс,
