Темноводье - Василий Кленин
«Нда, неудобно получилось, — вздохнул Дурной. — Я-то первым делом на него плохое подумал. А он сам кинулся Чакилган спасать. Один. Даже людей своих не стал ждать… Блин, да он молодец!»
Найденыш подошел к «мажору» и прокашлялся.
— Благодарю тебя, Суиткен… За то, что спас Чакилган.
— Я не для тебя это делал, лоча, — дернул плечом внук Балдачи, не поворачиваясь. — Я хотел…
Не договорив, он поднял пышную шапку, отряхнул ее от снега и водрузил на голову.
— Возвращаться надо. Давай лошадей ловить.
— А я… Я не умею верхом ездить, — растерянно выдал Дурной.
Тут даже Чакилган на него уставилась, как на чудо неземное… Нет, конечно, зимой Санька прокатился пару раз на «собаке» Аратана. Но ее в поводу держали. А так у беглеца из будущего не было ни малейшего навыка в верховой езде. И садиться здесь, да на чужого перепуганного коня! Нет, он не рискнет.
В итоге решили, что Суиткен отвезет Чакилган, а помощь направит сюда. Девушка уперлась, заявив, что останется с Сашком, но вдвоем они ее все-таки уговорили. Две мохнатые даурские лошадки затрусили вверх по пади, а Дурной сел на какой-то мешок — дожидаться подмоги от чохарцев. Честно говоря, он быстро пожалел, что отпустил любимую с «мажором».
«Еще все решат, что это он ее спас…» — травил себе душу парень. Но потом отмахнулся от детских мыслей и принялся дожидаться дауров.
Только вот первыми к месту побоища пришли не они. Санька загодя услышал лихие посвисты, улюлюканье и грубые угрозы на чистом русском образца середины XVII века. Совсем близко бахнул выстрел. Уже начало светать, и Дурной ясно видел, как с низов к нему широким шагом несутся трое бородатых лыжников, потрясая оружием.
— А что «Динамо» бежит? — негромко спросил Известь и сам себе ответил. — Все бегут.
В глазах предательски защипало.
Казаки лихо въехали на поле яростно перепаханного снега, обильно политого кровью — и застыли.
— Охр… — Козьма даже слово договорить был не в силах. — Дурной… Это ты их так?
Подростковая гордость невольно раздула паруса в груди беглеца из будущего. Очень хотелось сказать: да! я! И только назло гордыни Дурной покачал головой.
— Это мы с Суиткеном.
— С кем?! — Гераська аж опростанную пищаль из рук выронил.
Эту ночь казаки запомнят надолго.
— Ты это, Сашко… — потупя взор, но строго заговорил Митька Тютя. — Ты тово, не делай так боле. Мы ж тебя по следам еле нашли в этом лесу.
Повисла пауза.
— Мы ж не знали, что ты у нас чистый Илья Муромец, богатырь, — улыбаясь, добавил Козьма. — Волновались мы…
И все казаки дружно грохнули раскатистым смехом.
— Слушай, Дурной! — озарило вдруг Тютю. — Так это что же выходит? Энто всё — твой дуван? Казаче, айда лошадок ловить!
Когда классически опаздывающая кавалерия во главе с Делгоро прибыла на место побоища, деловитые казаки уже сгребли в кучу всё, что имело хоть какую-то ценность. Выживших дуланцев перевязали и связали, а затем передали воинам-чохарцам. Но только это. Боевой добычей своего Дурнова они делиться не собирались.
— Славный бой, — хмуро кивнул Делгоро. — Ты удачливый воин, Сашика.
…Суиткен уехал на следующий день, ясно поняв после обнимашек Чакилган с лоча, что делать ему у чохарцев нечего. Саньке было даже немного жаль. Столько времени он думал о «мажоре» плохо и не скрывал своих чувств. Хотелось как-то исправить это… а как, если вся «делегация мердэнцев» уехала?
Галинга, которого похитители огрели чем-то по голове, едва встал на ноги, заявил, что род Дулан — не жильцы на этом свете.
— Видать, люди вокруг позабыли, что такое род Чохар, — клекотал он, восседая на своей кошме и хищно растопырив локти. — Летом, как кони на зеленой траве отъедятся — я сам поведу поход на Дулан! Ты со мной, Сашика?
— Конечно, — слегка испуганно ответил Санька, не очень-то желавший лить кровь целого рода; но говорить «нет» Галинге в его берсерковом состоянии было боязно.
— Я пришлю к тебе вестников! — хлопнул себя по ляжке довольный старик. — Они еще узнают гнев Чохар и лоча!
В общем, в течение суток Санька остался единственным действующим кандидатом в мужья Чакилган. Вернее, де-юре Суиткен от своего статуса не отказался, но он явно махнул рукой на это дело. Увы, ситуация для беглеца из будущего не изменилась: Галинга настаивал на прежнем условии женитьбы.
— Еще ничего не закончилось, Сашика. Появятся новые женихи — и пектораль защитит мою дочь них. А твоя забота — будущее. Вот и занимайся этим.
Забавно звучал приказ старика, учитывая, откуда Дурной сюда явился. Да и чем занимался.
«Может, я и вправду должен перекроить это будущее?» — задумался Санька.
Но задумался неглубоко… Галинга после случившегося, наконец, позволил ему видеться с Чакилган. Каждое утро в стойбище теперь несло Дурнову радость — радость новой встречи с любимой. Впервые за все эти месяцы и даже годы он мог всласть насмотреться на нее, наговориться с ней. Тут же вскрылись и первые проблемы: неловкое молчание, когда оба не знали о чем говорить. Они ведь совершенно не знали друг друга. Но проблема стала и решением: они теперь могли друг друга узнавать.
Здесь тоже не всё было гладко: Чакилган любила рассказывать о своих юных годах, но только не о периоде плена. Санька наоборот: по понятным причинам он не мог говорить про свое детство и юность, а лишь про время, проведенное у хэдзэни и русских казаков. С особой любовью он расписывал, как за зиму его ватага обустроила маленький острожек, как там здорово живется… и еще лучше зажилось бы… если б вместе с ней… с черноглазой Чакилган.
Неожиданно для себя Дурной осознал, что душа его разрывается: ему неохота разлучаться с любимой… но и на Усть-Зею страшно хочется. В свой маленький мир, который они с такой любовью и заботой строят.
Поэтому, когда казаки недвусмысленно стали намекать, что пора бы и домой, Санька поломался, но довольно легко дал себя уговорить.
Прощание вышло трогательным. Санька с Чакилган держались за руки, не в силах их разомкнуть, игнорируя казаков, похохатывающих в бороды. Девушка принесла с собой нож. Тот самый.
— Пусть побудет у тебя, — улыбнулся жених. — Вон как у вас тут неспокойно. А я за ним обязательно к тебе приеду.
Чакилган опустила глаза
