Леонард Карпентер - Конан и осквернители праха
– Закопают. Причем, по сугубому повелению любящего отца, живьем, дабы никоим образом не портить ее прекрасного юного тела. Девчонку прикуют к его саркофагу золотыми цепями и закроют с ним в пирамиде.
– Да уж, царица наилучшим образом обо всем позаботилась, – вставил Исайаб. – Теперь корона перейдет к ее сынку, Иблису. Который, несмотря на нежный возраст, уже теперь обещает стать тираном еще покруче мамаши...
– Хорошо, нам-то какая разница? – Осгар бросил огрызок фрукта и сыто рыгнул. – Кто бы ни правил в Абеддрахе, мое дело не пострадает. Самое важное, что они, расследуя преступление, не вышли на нас... пока не вышли, по крайности. Так что если мы еще немножечко выждем...
– Давай, ложись на дно, да еще закопайся, как ты один и умеешь! – прорычал Конан из потемок. – Чтоб тебе пусто было, хитроумный ванир! – И киммериец вскочил на ноги, сжимая рукоятку меча. – В общем, знайте: я полезу в пирамиду завтра, как мы и собирались! Эфрит спасла мне жизнь, когда вы все меня бросили. Так вот, и я не допущу, чтобы ее живой зарыли в могилу! – Он обвел свирепым взглядом обращенные к нему удивленные физиономии. – Я спасу ее. Или прикончу своей рукой, если другого выхода не будет.
– Слушай, оставь-ка в покое свою живорезку и сядь! – сказал Осгар. Как это на первый взгляд ни странно, ванир говорил безо всякой ярости, размеренно и даже торжественно. – Лично мне глубоко наплевать на твои любовные шашни, Конан. Как и всем остальным, кто здесь сидит. Ты только пойми меня правильно. Мы ни в коем случае не можем допустить, чтобы ты очертя голову ринулся туда и благополучно свернул себе шею. Тебя поймают и будут пытать, пока не заговоришь. Или проследят за тобой и явятся прямиком сюда. – Осгар с терпеливой усталостью покачал головой. – Ты всех нас хочешь под топор подвести, неужели не ясно?
– И где это ты у нас заделался таким знатоком риска?
Неожиданным движением Конан выдернул меч из ножен. То и другое он не выпускал из рук вот уже два дня.
– Я тебе покажу, что такое настоящий риск! Собрался меня остановить – давай, останавливай! – Его меч смотрел прямо на Осгара, глаза горели кровожадным предвкушением битвы. – Либо обожди и выдай меня кладбищенским стражникам. Только не думай, что я им про твои преступления все как есть не выложу, когда меня будут пытать!.. – Он ощерился в улыбке, в которой, как показалось остальным, была немалая доля безумия. – Есть еще путь – идите вместе со мной, и разбогатеете! Дорогу мы теперь знаем, все необходимое приготовили. Ну?.. Так что вы выбираете?..
Осгар держал руку на рукояти кинжала. Он не спускал с Конана злых глаз. Зефрити смотрела на хозяина гостиницы, и на ее смуглом лице было написано плохо скрытое возбуждение. Исайабу было явно не по себе. Он ежился, но помалкивал.
– С вами или без вас – в любом случае вечером я пойду, – сказал Конан, и было ясно, что поколебать его решения не удастся. – Если попробуете меня удержать, пеняйте на себя!
Глава пятнадцатая
Порог вечности
День похорон должен был одновременно стать и днем коронации. Народ Абеддраха с раннего утра высыпал из домов. На широкой улице, что вела от дворца к западным городским воротам, было не протолкнуться. Здесь присутствовало без малого все население города-государства. Большинство были бедные земледельцы; Многие, лишившиеся земли, держали при себе весь свой нехитрый скарб, увязанный в потертые узлы, и опирали на плечо длинные черпаки для воды. Несмотря на то что в ночь гибели Ибнизаба (поистине, могло ли это не быть проявлением божественной воли?) разлив Стикса начал спадать, вода стояла еще очень высоко, так что возвращение в полузатопленные дома вполне можно было отложить до окончания торжественных похорон. Незадолго до полудня невероятная толпа заполнила широкую, недавно расчищенную площадь перед великой пирамидой и даже выплеснулась на возвышенные берега ближних каналов.
Люди в толпе были преисполнены благоговейного ужаса и восторга. Им предстояло провожать в последний путь не простого смертного человека, но существо, чью природу они едва могли уразуметь, существо, чье великолепие и величие светило им, как солнце, из невообразимого далека. Они знали, что очень скоро на трон взойдет еще один, вернее, одна, из той же таинственной породы полубогов. Вельможи ожидали на стене или занимали места в траурном поезде, расположившемся пока во дворе царской резиденции. Одни молились, другие по крайней мере сохраняли приличествовавший случаю вид благочестивой задумчивости. Все они понимали, что переход власти из рук сумасшедшего царя в руки сумасшедшей царицы, да еще при посредничестве советника, сдвинутого на религии, сулил много невероятнейших выгод, катастрофических падений... и всевозможной неопределенности.
Когда наконец скорбная процессия выдвинулась из дворцовых ворот и потянулась по улице к воротам, толпа подалась в стороны и расступилась без лишнего шума и неподобающей толкотни. Ко всему прочему, впереди кортежа выступала целая фаланга дворцовой стражи, мерно шагавшая под бой барабанов из слоновой кости. Лица стражников дышали такой безмятежной решимостью, что улица перед ними очищалась сама собой: не понадобилось пускать в ход ни дубинки, ни черенки алебард.
Это был отборный отряд добровольцев, изъявивших желание последовать за Ибнизабом в могилу и принявших особое благословение Хораспеса. Всех их замкнут в пирамиде живыми. В День, Который Грядет, воскресший царь своей рукой выпустит их на свободу и поведет под своим знаменем на завоевание Лучшего Мира.
За живыми следовала мертвая армия. Умершие вельможи и офицеры в гробах, лошади, конюхи. Рокочущие колесницы везли бренные останки своих мертвых возниц. Торопливые рабы, по четыре на каждый гроб, несли целые отряды копейщиков и стрелков, и к каждому саркофагу было прикреплено оружие, которым тот или иной воин пользовался при жизни. Тщательно сохраненные для этого случая, здесь, так сказать, присутствовали все «военные потери» за прошедшие несколько лет. И с ними – порядочное число новопреставленных молодых солдат.
В толпе при виде этого раздался возбужденный ропот. Столь великолепное зрелище военной мощи Абеддраха поневоле всколыхнуло в каждом чувство гордости за свой город.
За мертвым войском двигались припасы и провиант. Провиант частью шел своим ходом – рабы вели целые стада овец и коров. Чисто вымытые животные были умащены благовониями и увиты разноцветными лентами. Большие повозки везли походную мебель, рабы тащили корзины с едой и сосуды с питьем. Другие невольники несли ярко раскрашенные гробы, в которых покоились такие же рабы, как и они сами.
