Серебряный змей в корнях сосны - Наумова Сора
Кента вышел, но Хизаши уже торопливо спрятался в закоулках замка и сжег на расстоянии ставшего бесполезным шики.
Кента не нуждался в утешении, Хизаши напомнил себе, что не собирался привязываться к людям настолько, чтобы начать их жалеть, но смотрел на опущенную макушку с нелепым коротким хвостиком, перетянутым белой тряпичной лентой, и не мог отделаться от ноющей боли в груди.
Это и есть сочувствие?
– Что ты будешь теперь делать? – спросил он. Ладонь, ласкающая кота, замерла на мгновение. – Помогу ей раскаяться.
– А если не выйдет?
– Тогда…
Хизаши закрыл глаза и вздохнул. Пусть даже он не принимал людских чувств и переживаний, он начал неплохо в них разбираться, только вот одного человека понять до конца никак не мог. Он то наивный, точно ребенок, то твердый, как скала. Хизаши наблюдал за ним с осени и, кажется, совсем запутался.
– Просто не думай слишком много, – посоветовал Хизаши. – Когда придет час Быка, нельзя будет сомневаться. Ты это понимаешь?
В ответ лишь особенно громко заурчал разомлевший от нежности кот.
Стемнело раньше положенного, в основном из-за непогоды. Хизаши опять гулял по замку допоздна, ужинали каждый у себя, казалось, цитадель погрузилась в долгий мертвый сон. С одной стороны Хизаши обнаружил открытую террасу на уровне между вторым и третьим ярусами – фасад не полностью отражал внутреннее устройство, так строили почти все крепости в Ямато. Было зябко и ветрено. Хизаши спрятал руки в рукава утепленного хаори, но колкие снежинки, что ветер швырял во все стороны без разбора, жестко хлестали по лицу, запутывались в длинных волосах и не таяли на коже, такой по-змеиному холодной.
С высоты хорошо просматривался сад внутреннего двора и верхушки молодых сосен за стеной, во внешнем периметре замка. На зеленых лапах собирался снег и почти сразу опадал, потревоженный ветром. Под изгибами многоярусных крыш над головой выло и свистело. Хизаши стоял и пытался понять, почему не уходит, несмотря на буйство стихии. Долго вглядывался вниз, в белое покрывало, устлавшее тропинки рваным ковром, сквозь которое серели темные прорехи земли. Мутный шар солнца медленно клонился к закату, пока не зацепился боком за особо высокое дерево почти на самой границе земель замка. Эта сосна повидала многое, была узловатой, с широко раскинувшимися ветвями, мужественно сносившими натиск вьюги. А потом как-то очень резко свет погас, и на замок упали мрачные сумерки. Хизаши поёжился и вернулся в мнимое тепло жилища.
Этой ночью, в час Быка, они с Кентой не будут спать. Сасаки было решено выпроводить из замка загодя, чтобы проследил за безопасностью людей и отправил еще одно послание в Дзисин. Хотя Хизаши просто-напросто сомневался, что тот выдержит, не дрогнет, когда дойдет до дела. Он и в Кенте малость сомневался, тот до самого вечера ходил хмурый, но сосредоточенный. Так, должно быть, и выглядят люди, принявшие непростое решение и готовые держаться его до конца.
Хизаши очень хотелось в это верить.
Пока за стенами постепенно темнел вечер, в самой цитадели уже наступила ночь. Слуги ушли, и некому было зажечь фонари возле лестниц и проследить за тем, чтобы уголь в жаровнях не заканчивался. Куматани сидел в чайной комнате, которую Хизаши нашел по запаху чайных листьев и тепла.
– Ты дрожишь, – заметил Куматани, едва Хизаши вошел и опустился перед столиком на подушку. – Я налью тебе чаю.
Они в молчании выпили по чашке, и тогда Хизаши спросил в последний раз:
– Ты уверен? Я могу справиться и сам.
– Оммёдзи не должны работать поодиночке. – Кента поднял на него взгляд, под которым Хизаши, неожиданно для себя, почувствовал неуверенность. – Я не собираюсь отступать.
Пару месяцев назад, на Черном острове, у него был совсем иной взгляд – мятущийся, полный сожаления и сомнений. А сейчас… Хизаши улыбнулся и залпом допил горьковатый осадок.
– Тогда вернемся вместе.
Ответную улыбку, теплую, как лучик весеннего солнца, выглянувший из-за снежных туч, он скорее почувствовал, нежели увидел.
Впрочем, в комнате стало не до посторонних мыслей. Время укладываться спать, но они вдвоем сидели в полутьме возле одинокой зажженной свечи и проверяли талисманы. Поскольку церемония Гаппай-но-хи им еще предстояла, ни Кента, ни Хизаши не имели духовного оружия – в Дзисин им были мечи, – хотя уж кто-кто, а Хизаши по этому поводу не переживал.
– Откуда у тебя этот веер? – вдруг с любопытством спросил Кента. – Он не выглядит как оружие, но я видел, на что он способен.
Хизаши нежно погладил лакированные дощечки сложенного веера.
– Ты слышал о тэссен?
– Нет. Что это?
– Боевой веер со стальными спицами.
Кента наклонился, но ничего такого не заметил и уточнил:
– Но он не похож на боевой.
– Потому что он не боевой, – усмехнулся Хизаши и сполна насладился недоумением Куматани. – Это мое духовное оружие, так что меч мне без надобности. Не собираюсь проходить эту глупую церемонию.
Кента покачал головой.
– Иногда я не понимаю, говоришь ты серьезно или смеешься надо мной.
– Поэтому я и советовал тебе поменьше думать, дурак.
Хизаши разложил письменные принадлежности, и они с Куматани занялись подготовкой базовых талисманов. Хизаши показывал и объяснял значения разных сочетаний иероглифов, а Кента старательно повторял на бумаге, пока не стало более или менее получаться. А там уже и время перевалило за полночь. Час Мыши пошел на убыль.
Хизаши прервался, и Кента осторожно отвел кисть от бумаги и проследил за его взглядом до закрытой двери.
– Уже скоро? – спросил он.
Хизаши напряженно прислушивался к тишине. Сегодня ночь была особенно беззвучна, лишена даже подобия жизни. Но Хизаши чувствовал, что они не одиноки в своем тайном уединении. Все так, как и планировалось.
Наклонившись, он задул свечу.
В миг все стало черным-черно, а потом проступили очертания предметов и силуэт Кенты. Он не шевелился, полностью лишенный зрения. Хизаши протянул руку и коснулся его плеча.
– Расслабься, – сказал он. – Ждать осталось недолго.
Час Мыши плавно истек, дойдя до границы часа Быка. Хизаши явственно ощущал эту разницу во времени, будто в его голове прозвучал удар колокола с городской площади. Отзвук этого несуществующего удара прошелся волной по телу, и в тот же миг в глубине замка проснулось нечто, чего так боялись ёкаи и от чего не могли сбежать. Хизаши скрутило, но он выдержал первый приступ зова, а потом стало легче. Кента не шевелился, только тихонько дышал, и стук его сердца замедлялся, будто в глубокой медитации. А он молодец, сумел взять себя в руки.
Хизаши отвернулся и сосредоточился на ощущениях. Сгусток раздирающих душу эмоций приближался, а вскоре послышалось отдаленное цоканье по полу, и сейчас сомнений не осталось – это человеческие шаги, размеренные удары высоких подошв гэта. Юрико-химэ в последний раз отправилась в храм в час Быка.
Кента рядом напрягся, хрустнули костяшки пальцев, но и только. Когда их обоих захлестнуло чужим негодованием, ни один из них не дрогнул и ничем себя не выдал. Огонек проплыл мимо, и едва цоканье стихло, Хизаши поднялся и приоткрыл сёдзи.
Пламя свечей завернуло за угол, и Хизаши поманил Кенту за собой. Казалось, доски пола были против них, скрипели от каждого шага, как бы они оба ни старались двигаться бесшумно. Вскоре Хизаши понял, куда их ведут, – этим путем он ходил утром, когда смотрел на тело управляющего Янагибы. Вот и тот самый тупик, ведущий в стену. Но только стена ли это? Хизаши вытянул руку, останавливая Кенту, и они успели увидеть, как женщина в белом нижнем кимоно исчезает за дверью, замаскированной под тупик. Хизаши обрадовался, а вот Куматани совсем помрачнел лицом, ведь они убедились, что преследуют женщину.
Возле тайного прохода на полу остались быстро схватившиеся капли свечного воска. Отсюда же начинались деревянные ступени, укрытые мглой. Хизаши видел их и потому пошел первым, а Куматани за ним, держась одной рукой за его плечо. Далеко впереди дрожало пламя свечей, что оказались прикреплены к изогнутым ножкам перевернутой треноги, а та в свою очередь покоилась на голове женщины в белом. Шла она плавно, аккуратно, но стоило замешкаться, как капли воска стекали по нелепому головному убору и оставляли следы на полу. Хизаши только подивился людской фантазии, однако же проклятие явно имело реальную силу и с ним приходилось считаться.
