Оксана Демченко - Бремя удачи
Все внешнее благополучие Старого Света с его традициями трещало и скрипело, напряжение достигало предела, и запах пороха витал в воздухе неявно, но все более навязчиво. К тому же Франкония, недавний союзник Ликры, после выборов президента могла повести себя непредсказуемо. И, возглавляемая Пьером да Вардой, Стрелком, счесть войну не худшим способом решения ряда проблем. А еще под боком у Арьи ворочалась и готовила смуту Норха, северный сосед, извечный друг и враг – это ведь братские чувства, противоречивые и часто неразделимые. Норха граничила с Арьей и Ликрой. И теперь она в очередной раз демонстративно решала, какая граница ей важнее и какой сосед роднее.
Старый Свет не желал признавать кризиса, но ропот в отношении приезжих, высказываемый все более шумно, возник не на пустом месте: он был следствием нехватки рабочих мест и падения оплаты, что вынуждало снова и снова подтягивать пояса и озираться в поисках если не виновных, то хотя бы тех, на ком можно выместить злобу, за чей счет легче и удобнее стравить раздражение.
Новый Свет тоже не оставался в стороне от событий. С его постоянным и надуманным комплексом зависимости от колонизаторов – англов и франконцев, с его нескромными претензиями на мировое лидерство и готовностью подлить масла в огонь старосветских противоречий. Потому что кризис и в Новом Свете все заметнее, а кровопускание – старомодный рецепт варварской средневековой медицины – до сих пор практикуется политиками.
Конечно, есть еще и удача. Фактор сложный, всеми учитываемый и не имеющий установленного и надежного веса. Без удачи накануне войны оставаться никак нельзя. И Старый Свет, затаив дыхание, приготовился наблюдать за визитом птицы Береники, чтобы поверить в ее силу и убояться. Или сбросить ничтожный, не оправдавший ожиданий фактор со стола большой игры.
Гюнтер думал, шагая ровно и уверенно. У самого входа на территорию университета купил на лотке пачку газет – тут всегда держали для него полную подборку, заранее перевязав лентой. Просматривая местную прессу, Голем прошел по воскресному маршруту: вывоз мусора за неделю, утилизация реактивов и черновиков. Многовато стал университет брать военных заказов, от тайн скоро будет не продохнуть. Далее общий обзор территории, корпусов и общежитий. Затем ревизия описи поступлений библиотеки, учет возврата материалов в архив и активности пользования сведениями.
Профессор Кюне выглядел утомленным, разговор о помощнике начал сам. Обещанию привести некапризного мальчика, который во имя подготовки в колледж готов работать сверхурочно, порадовался.
– При всех твоих недостатках – грубый ты и перечливый, – посетовал Кюне, прощаясь, – дело ты знаешь, малыш. Равшан этот дурак-дурак, а работает за двоих, всегда в хорошем настроении и не пьет.
– Ему вера запрещает спиртное.
– Да, неплохое решение: запретить, – ссутулился Кюне. – Мой-то зять пьет… Шнапс, всюду в шкафах шнапс. Кажется, дело у дочери в семье плохо, дойдет до развода. Но и это нестрашно… Хуже иное: он говорит, что мы предатели и нас пожечь не грех.
Кюне глянул на рослого Голема, плечистого, стриженного едва ли не под ноль и более чем внушительного. Просительно поглядел. Гюнтер вздохнул. Оказывается, его здесь не любили именно в качестве стопроцентного арьянца и ярого патриота, опасного своей агрессией. Молчание полагали формой презрения, ровный тон – вариантом брезгливости, а попытки разобраться в теории акустики – подвохом и даже провокацией. Старый Кюне оборонялся, как умел, отгораживался и замыкался в себе. Он верил: не оттолкнешь вовремя такого непонятного и опасного человека, как Голем, – пропадешь. Только в последнее время старый архивариус чуть успокоился, обсудив важное, надо полагать, с ректором.
– Я поговорю с вашим зятем, – осторожно пообещал Гюнтер. – Но я убежден: вы неверно его понимаете, герр Кюне. Он не погромщик и не пьяница. Ему страшно. Вы не верите ему, он – вам. Он по матери ганзеец. Да, не из титульных наций, привык к неуважению. Здесь, при новых порядках, боится вдвое сильнее. Потерять работу, семью. Утратить влияние в доме, уважение детей.
– Он не из… этих?
– Точно так. Приходил на собрание в «Хофброй» и не решился подать бумаги. Взносов не платит. Он не из «тех», даже не сомневайтесь.
– Но ходит в пивную каждую неделю! – поразился Кюне, невольно втягиваясь в разговор. – И я думал, общается… Невесть с кем.
– Со мной, например, – усмехнулся Гюнтер. – Герр Кюне, ваш зять – замечательный счетовод, но, увы, склонный к пессимизму и даже неврастении. Ему вредно так много пить. Надо думать, страх – дурное качество, он въедливее книжной пыли. Кстати, я нашел новую работу Равшану. Сегодня проверю, как он справился у вас. Стены закончены?
– Да. Собственно, он еще вчера все завершил, но теперь проверяет и очень тебя боится, малыш. Называет строгим братом. Он всех норовит включить в число родственников.
– Простая душа. Вы идете домой?
– Нет, привезли много книг, буду заполнять карточки. Сходи сам. И зять… Ты уж один, без меня.
Гюнтер кивнул, простился и пошел на улицу. Там, у самого крыльца, уже ждал профессор Штемпф: видно через узкие щели набранных квадратиками стекол отделки в дверях.
Зная о случае на вокзале, Голем глядел на этого внезапно проявившего себя заговорщика с новым вниманием и подозрением. Работа для южанина в Мадейре – это именно то, что может оказаться важнее всего прочего. Что ж, «дурак» подходящий. Даже наисильнейший джинн едва ли понимает, во что его втягивает Штемпф, мнущийся у ступенек и поглядывающий на башню с часами. Стрелка прыгнула с темного поля на медный штрих у цифры двенадцать. Гюнтер толкнул дверь и вышел на порог под первый удар часов. Репутация педанта приобрела черты идеальности…
– Герр Штемпф, день добрый. Надеюсь, ситуация в Киле позволяет так говорить всякому патриоту.
На лице профессора мелькнуло отчетливое смятение. Ничего он не знал относительно Киля. И газет не читал, и на собрания не ходил. Иначе бы просто спросил: «А что случилось, друг?» Пришлось бы делать умное лицо и вдохновенно объяснять, как важны для нации новые линии по производству пятитонных паровых грузовиков марки «Штольтц».
Впрочем, возможна и иная реакция. Принадлежащий к высшему руководству социалистов закаменел бы лицом и выразил недоумение жестче, сочтя упоминание города подлым и скользким намеком: Штольтц вносит слишком значительные средства в кассу социалистов. И он же, если верить невнятным слухам, порой планирует погромы. А еще ему, как никому иному, желанна война. Может быть, примерно так же пользу от пролития крови оценивает и второй крупнейший производитель брони – господин Соболев. Впрочем, о нем у Гюнтера было мало сведений, поскольку происходящее в Ликре напрямую не касалось герра Брима. Неизвестный восточный император стали и рельсов, судя по слухам и газетным сплетням, много пил и страшно, с размахом, чудил. Герр Штольтц подобного себе не позволял. Его репутация оставалась безупречной.
