Три одиночества. Созидающий башню: книга II - Елена Райдос

— Оставь этот мусор, — прозвучал вполне узнаваемый голос Медины у него в голове, — давай знакомиться, новый Магистр. Как мне тебя называть?

От неожиданности Семён вздрогнул и стремительно обернулся, всё ещё надеясь, что принял за внутренний голос стоящего рядом человека. Разумеется, никого там не оказалось, однако его дёрганья не прошли незамеченными и вызвали издевательское хихиканье подселенца.

— Почему я слышу твой голос прямо у себя в голове? — требовательно спросил Семён. — Я предполагал, что мы будем общаться вслух.

— Привыкай держать рот на замке, когда иного не требуют обстоятельства, — голос Медины прозвучал назидательно и, пожалуй, несколько высокомерно. Не то чтобы Семёну и раньше ни приходилось сталкиваться с самомнением начальников, но от высшего разума он ожидал чего-то более доброжелательного. Однако капризничать было уже поздно.

— Моё имя Семён, — мысленно произнёс он. — Я могу обращаться к тебе по имени?

— Так-то лучше, Семён, — Медина откровенно наслаждался его растерянностью, — сейчас мы пойдём к твоим новым поданным и продемонстрируем им несколько невинных фокусов. Я возьму управление на себя, так что не психуй.

Ноги Семёна вдруг начали двигаться помимо его воли, и только в этот момент до бывшего хозяина этих ног наконец дошло, что он реально попал. Ему сделалось кристально ясно, что Тесар, да и все остальные, кроме Риса, ошибались, носитель Магистра действительно был просто тушкой, которой подселенец манипулировал по собственному желанию. Эта новость взорвалась в голове Семёна подобно гранате, напрочь отключив его способность к рациональному мышлению.

— Стой! — заорал он, вернее, Семёну показалось, что он издал этот истеричный вопль вслух, потому что изо рта, который ему больше не принадлежал, не вылетело ни единого звука.

— Ну что не так? — язвительно поинтересовался Медина. — Сиди тихо и не отвлекай меня от серьёзных дел, иначе отправлю в карцер.

— Я на такое не подписывался, — Семён легкомысленно пропустил угрозу мимо ушей, — мне говорили, что мы будем только обмениваться мыслями, а ты захватил моё тело. Вылезай на фиг из моей головы, я не даю своего согласия на подселение чужого разума.

— Поздновато задёргался, — Медина глумливо фыркнул, — ты это согласие уже дал и назад взять не можешь. Таков уж ритуал, участником которого ты только что был.

— Так это была подстава, — от злости и бессилия Семёну безумно захотелось совершить что-нибудь иррациональное, пусть даже бесполезное и смешное, например, швырнуть что-то тяжёлое в стенку или хлопнуть дверью так, чтобы та слетела с петель. Увы, для этого как минимум нужны были руки, которые ему больше не принадлежали. Оставалось только беситься, что пленник в собственном теле и исполнил, не особо заморачиваясь о последствиях. — Учти, Медина, я не стану твоим механическим болванчиком, — решительно заявил он, — я буду бороться за контроль над своим телом.

Первое, что услышал Семён на свою угрозу, был долгий и глумливый хохот. Подселенец совсем не испугался, похоже, подобная реакция носителя не была для него чем-то новым. Это явно было нехорошим знаком, и последующие события чётко и убедительно подтвердили подозрения Семёна.

— Давай, я тебе кое-что разъясню, — снисходительно произнёс Медина, когда ему надоело веселиться. — Ничего твоего у тебя больше нет, это тело, со всеми его переживаниями, мыслями и даже памятью теперь принадлежит мне. Ты нужен мне живым, но отнюдь не обязательно дееспособным. Я легко смогу обойтись без твоего сотрудничества, но это довольно утомительно, и только поэтому ты время от времени будешь иметь доступ к моей собственности. Уяснил? — Семён промолчал, поскольку пока не решил, стоит ли воспринимать заявление подселенца всерьёз, и тот, видимо, ощутил неуверенность носителя. — А чтобы ты побыстрее принял своё новое положение, я проведу небольшую демонстрацию, — объявил он с тем выражение, с каким конферансье объявляет следующий номер программы.

Внезапно всё исчезло, больше не было ни света, ни звука, Семён теперь не чувствовал не только своего тела, но и вообще ничего, кроме быстро заполнявшей его сознание паники. К счастью, длилось это погружение в ничто недолго, хоть и показалось почти вечностью. Когда ощущения вернулись, состояние Семёна вполне правомерно было бы назвать эйфорией, поскольку ничего хуже полученного опыта в его жизни до сих пор не случалось.

— У тебя есть два варианта, — на этот раз в голосе Медины прозвучал металл, — либо ты со мной сотрудничаешь, и тогда я не стану ограничивать твою свободу, либо отправишься в карцер до конца жизни этого тела. Впрочем, в последнем случае долго сохранять здравый рассудок у тебя вряд ли получится, так что это будешь уже не ты, а просто биомасса.

— Понятно, — пробурчал Семён, — давай сотрудничать. — Что и говорить, демонстрация последствий непослушания оказалась настолько наглядной, что у него мгновенно отпала всякая охота сопротивляться. — Что от меня требуется?

— Ничего особенного, — беспечно отозвался Медина, — будешь разыгрывать из себя Магистра и делать то, что я прикажу. Рад, что истерика так быстро закончилась, и мы можем наконец заняться делом.

Семён почувствовал, как его тело начало двигаться, он мог видеть и слышать, но этим его контакт с внешним миром и ограничивался. Вскоре наблюдатель обнаружил себя стоящим в большом зале перед толпой орденских братьев в чёрных балахонах, а дальше началась уже форменная фантасмагория. Невинные фокусы, о которых вскользь упомянул Медина, на деле оказались совсем неслабыми чудесами. По периметру зала начали вспыхивать огни ярко-белого света, а с потолка вдруг принялся низвергаться водопад, падая аккурат в появившуюся неизвестно откуда чашу. Потом потолок зала превратился в ночное небо, и на этом небе среди звёзд появилась призрачная фигура великана в сверкающих доспехах. Воин величественно сошёл с небес и дотронулся мечом до плеча коленопреклонённого Магистра, типа, посвятил его в рыцари.

Следом за воином явилась какая-то голая девица, только она не спустилась с неба, а вылезла из чаши с водой и выглядела как утопленница. Кожа и волосы у девицы были голубого цвета и блестели как глянцевая бумага, губы чем-то напоминали лакрицу, а глаза светились мертвенным белым светом, в общем, то ещё страшилище. Но Медина ничуть не смутился, он деловито скинул на пол балахон, в который обрядили Семёна перед ритуалом, и остался в чём мать родила. Тут же появилось ложе, застеленное чёрным шёлком, и двое голышков принялись совокупляться прямо на глазах у многочисленных зрителей. Семён искренне порадовался, что в этот момент не ощущает своего тела, наверное, ему было бы противно даже прикоснуться к синюшной водяной девке, а уж трахаться с ней — это вообще за гранью.

— Это всего лишь иллюзия, — пропел в его голове довольный голосок Медины, —